– Что говорит старый колдун? – снова спросил Подарок Бога у сотоварища, безотчётно разыскивая очами божественный стан «Артемиды».
– Он говорит о том, что каждый человек должен сегодня в священную ночь очистить не только своё тело, но и мысли, и самую душу, и не только водою, но и огнём, – негромко, чтобы не слышали стоящие поблизости, переводил речь старца Устойчивый.
Меж тем волхв, опираясь на посох с причудливо изогнутой в навершии рукоятью, подошёл к началу образованной пылающими углями дорожки, что-то ещё раз громко произнёс, воздев обе руки к звёздному небу, а потом вдруг… шагнул босой ногой прямо на раздуваемые лёгкими порывами ночного ветерка угли.
Божедар-Дорасеос второй раз за вечер замер на месте и, не шевелясь, глядел на обезумевшего колдуна. А тот сделал второй уверенный шаг, потом третий, и двинулся по огненному ковру углей. Когда он прошёл всю «дорожку» и ступил на травянистый покров, то обернулся, снова воздев обе руки к небу, произнёс какие-то слова и поклонился огненной тропе. Ещё не успел отойти от увиденного грек, как следом за волхвом по огню пошли другие люди, всякий раз воздевая к ночному небу руки и что-то произнося. Одни быстро пробегали, вздымая ногами облачка искр и пепла, другие просто проходили скорым шагом, но были и такие, что шли по углям спокойно, почти как по обычной лесной тропе. И вот к краю огненной дорожки подошла ОНА, удивительная дева, названная Дорасеосом Артемидой. Он снова оглох от непонятной и неожиданной смеси чувств: страха за эти прекрасные божественные ножки, что замерли на несколько мгновений перед алыми угольками, восторга и любования гордой осанкой девы и религиозного страха перед этой непонятной, бесконечно очаровательной и внушающей трепет земной богиней и всего творящегося вокруг действа. Неужели она пройдёт огненную тропу, не повредив ног, как те, кто это сделал до неё? Если так, то она точно колдунья, а если нет… как жаль будет этих крепких и прекрасных ножек!
Дорасеос непроизвольно дёрнулся, когда дева сделала первый быстрый шажок, но сотоварищ удержал его на месте, с неожиданной силой сжав руку чуть выше локтя. А грек теперь зрел только чудные девичьи ноги, которые поочерёдно погружались в алеющие уголья: ему мнилось, будто он сам ступает за ней след в след, вздымая при каждом шаге искры и чёрный пепел, мелькая над огненной дорожкой то ли испачканными, то ли обугленными ступнями. Наконец, дорожка закончилась. Девица, смеясь, обернулась и… встретилась пылающим внутренним огнём взглядом с очами грека, полными страха, восхищения, нежности и ещё чего-то необъяснимого.
Неведомо каким образом, словно переместившись по воздуху, Артемида вдруг оказалась подле и стала что-то говорить, продолжая глядеть ему прямо в очи.
– Она спрашивает, почему ты не идёшь по углям, ведь купальский огонь очищает, – перевёл Евстафий слова колдуньи.
– Боишься, что ли? Зовут-то тебя как? – озорно сверкнув колдовскими очами, снова спросила красавица, протягивая руку и увлекая за собой.
– Божедар, – ответил грек и растерянно оглянулся на сотоварища.
– Придётся идти, – шепнул тот, – иначе мы выдадим себя.
Дорасеос, будто во сне, последовал за Артемидой.
– Скажи «слава Купале» и иди за мной, – молвила дева. Он понял, что нужно повторять всё, что делает она. Сняв сандалии, неумело пробормотав «слафа Купал» и покланявшись дорожке из углей, Божедар двинулся за богиней, стараясь делать такие же быстрые и лёгкие шаги. Пребывая в каком-то необъяснимом состоянии, он зрел перед собой лишь чудный девичий стан и туго заплетённую светлую косу с красной лентой. Божедар даже не заметил, как они миновали огненную тропу и вновь оказались на прохладной траве. Жжение на правой ноге привело его в себя. Приглядевшись, увидел, что маленький уголёк застрял меж пальцев. Он вытащил его и перевёл взгляд на ту, которая заставила его свершить невозможное, но увидел только её ускользающий стан, который затерялся среди множества празднующих.
– Пошли, нам пора! – Евстафий снова повлёк товарища прочь от колдовского действа.
– Не говори никому, что я ходил по углям, как какой-то язычник, – просительно молвил Божедар-Дорасеос, останавливаясь у ручья, чтобы омыть ноги и надеть обувь. Его очи сияли, а сердце продолжало колотиться, как после быстрого бега. Прохладная вода приятно ласкала саднящие и кое-где немного обожжённые стопы, руки старательно отмывали с них чёрную копоть от углей, а сердце и мысли были там, вместе с голубоглазой колдуньей. Евстафий уже давно обул мягкие постолы, привычно переплёл и завязал у подколенных сгибов сыромятные ремешки. Подойдя, он сел на коряжину рядом с Дорасеосом. Меж разрывами низких облаков вдруг вынырнула полная луна, щедро посеребрив деревья, поляну и лесной ручей, в котором продолжал усердно мыть ноги его сотоварищ. Устойчивый провёл перед очами Подарка Бога несколько раз своей дланью, но тот словно не заметил.
– Понимаешь, она такая, такая… – заговорил, глядя перед собой в нечто невидимое, Дорасеос.
– Ага, – безнадёжно кивнул собеседник, – как Артемида, я помню.
– Да, она красивая, сильная и гордая, как богиня! Она… – тихо и восторженно продолжил Дорасеос.
– Знаю, – вдруг совершенно серьёзно и даже с неожиданной для него некой теплотой в голосе негромко проговорил полнотелый, – я сам когда-то попал под такие колдовские чары, ведаю, сколь сильно чародейство русских жён, едва вырвался… – И тут же его голос совершенно изменился и стал по тону и звучанию похож на голос их начальника Панфилоса. – Никогда не забывай, брат Дорасеос, что мы не просто граждане великой и непобедимой Ромейской империи, владетельницы Мира, но и ещё и служители святой церкви! – его торжественно-высокопарный тон оборвался так же неожиданно, как и возник. – Но что такое, несчастный брат Дорасеос, мы с тобой в сравнении с самим императором? Так, пыль на его подошвах! – жалобно-подобострастным тоном городского нищего, выпрашивающего подаяние, закончил Устойчивый.
– Причём здесь император? – растеряно-удивлённо вскинул брови Дорасеос.
– А притом, что даже императоры, не говоря о таких простых смертных, как ты и я, подпадают под колдовские чары женщин варваров, теряют от этих чар голову, бросают жён и делают своих любовниц императрицами… – Голос полнотелого трапезита, как и выражение его округлого лика в ярком лунном свете, были теперь снисходительно-назидательными, как у опытного учителя, внушающего истины своему ученику.
– Ты имеешь в виду покойного императора Михаила? – уточнил Дорасеос. – Это ведь у него в любовницах вроде была дочь какого-то варяжского охранника…
– Евдокия Ингерина, – оглянувшись по сторонам, шёпотом произнёс Евстафий, – нынешняя императрица, жена нашего императора Василия и есть та дочь варяжского охранника. Говорят, Михаил сам выдал её замуж за Василия, якобы в знак особого расположения. А чем всё закончилось? – после недолгой паузы Евстафий вкрадчиво произнёс голосом искусителя из царства тьмы: – Император Михаил был убит заговорщиками и похоронен, как отверженный, завёрнутым в лошадиную шкуру. – Так-то брат, Божедар. Мораль: не поддавайся чарам женщин россов, иначе всё плохо закончится…
