– А много ли охороны у того купца? – как бы между прочим, поинтересовался Аскольд.
– Нет, княже, и десятка не наберётся, да и то один стар, другой вообще малорослый, только языком ловок молоть. А на второй лодье ещё жена с мальцом, то ли сын, то ли племянник купца.
– Хм, выходит, мирный сей новгородец? – задумчиво молвил Аскольд. – А что варяги? – тут же подозрительно спросил он.
– Просят дозволения на седмицу остановиться, прикупить кой-чего, запасы пополнить.
– Скаши, Крыка, – спросил находившийся тут же греческий епископ, который ревностно следил за тем, чтобы не забывал князь киевский о просвещении народа своего и старался как можно больше непокорных киян обратить в веру христову, – а фаряги крещёные?
В отличие от митрополита Михаила Сирина, добре володевшего словенской речью, сей епископ рёк с сильным чужим выговором.
– Нет, крестов у них не заметил, хотя глядел как всегда внимательно, ведь от того пошлина зависит.
– Седмица для них много, – молвил Аскольд, – сегодня пусть берут, что надо, а завтра проваливают, нам лишние хлопоты ни к чему.
– Будет исполнено, сейчас же повеление твоё передам сим варягам!
– Покоти, я буду завтра кофорить с эти фаряги, мошет, они перед тем, как слушить Василевсу, захотят посвятить тёмные свои души богу единому, – распевно молвил епископ, привычно поднимая к небу серые очи и сотворяя крестное знамение.
– Воля твоя, отче, пусть тогда на три дня останутся, но не более! – Хорошо поставленным гласом повелительно молвил Аскольд. А сам всё думал о купеческих подарках.
Не в правилах викинга было упускать добычу, особенно ту, что сама текла в руки. «Охрана у купца слаба, а как лихие люди ночью к нему нагрянут, небось, уже пол-Киева ведает про богатые дары для князя?! – Беспокойно рассуждал бывший певец команды ярла Лодинбьёрна. – Пожалуй, в княжеской сокровищнице они целее будут, чем на лодье больного купца с никудышней защитой».
Ближе к полудню следующего дня князь в сопровождении полутора десятков своих охоронцев, новгородца Пырея и старшего сборщика пошлин Крыги появился на торговой пристани, вроде как взглянуть хозяйским оком, всё ли в порядке, нет ли каких недоразумений или обид промеж приезжих купцов и киян. Да по пути решил и Новгородского купца проведать, который столь дорогие подарки привёз ему, князю Киевскому.
Первым быстрым шагом взошёл на лодью новгородец Пырей, ставший у Аскольда боярином. Он внимательным взглядом окинул судно. По оснастке и своеобразному говору низкорослого словоохотливого работника убедился, что купцы в самом деле из Новгородчины. Не узрев ничего подозрительного, махнул воинам, а сам повелел низкорослому:
– Скажи купцу, что он чести великой удостоен, сам князь Киевский к нему пожаловал!
– Быть не может! – Возбуждённо воскликнул низкорослый работник. – Шутка ли, сам князь, лечу! Я мигом извещу хозяина, хоть он пока не совсем от болезни оправился… – и шустрый работник кубарем скатился вниз по короткой и крутой лестнице.
Следом на кораблик новгородского купца поднялись два дюжих охоронца князя во главе с начальником личной стражи Хродульфом. Он тоже мельком оглядел купеческую лодью и сделал знак рукой, подчиняясь которому, воины посторонились, давая дорогу князю.
Аскольд шагнул на лодейный настил легко и привычно, будто входил на борт родного драккара. Даже что-то сладко сжалось в груди от этой непонятно почему возникшей мысли. Низкорослый работник уже суетился подле, показывая, как лучше пройти меж тюков с товаром и мотков просмолённых канатов. Говорун всё сыпал словами, как горохом из мешка, замешкался, почтительно пропуская князя и боярина, и оказался сзади меж ними и охоронцами. И снова Певцу показалось, что он уже раньше, где-то в далёком прошлом, встречал этого человека, что опять за наваждение? Когда до небольшой двери, ведущей в чрево лодьи, осталось не более двух шагов, она открылась и… от неожиданности князь остановился. Перед ним возникла потяжелевшая, приосанившаяся, но такая знакомая стать с белыми волосами и внимательными зелёными очами.
– Хвитрбарт?! – Только и смог вымолвить киевский князь. А стоящему рядом Пырею почудилось, что время волной отхлынуло назад и он снова стоит под Нов-градом, и это же имя с таким же удивлением произносит нурманский конунг Олаф Жестокий.
Бывший помощник боярина Гореваты тряхнул головой, раз и другой, желая отогнать наваждение, но перед ним был тот же самый, только ставший ещё более могучим с годами Хвитрбарт-Ольг.
– Что, Певец, узнал меня? Вижу, что узнал! – молвил прежний сотоварищ по «Медведю». – «Вот почему Великий Один напомнил мне про драккар Лодинбьёрна!» – Пронеслось в чутком сознании Аскольда, забывшего в миг смертельной опасности о том, что он теперь христианин.
– Не вздумай поднимать шум, никому не двигаться! – Продолжал негромко, но повелительно беловолосый кельт, положив свою большую длань на рукоять меча Скальда, за которую он привычно схватился. Железные персты так сжали кисть викинга, что боль на какое-то время обездвижила руку. – Взгляни на пристань, – молвил Ольг, обезоруживая второй рукой старого сотоварища по драккару и бросая на дно лодьи его потайной кинжал, который, как он знал, Скальд всегда носил под одеждой. Потом медленно вместе с зажатой рукой Певца вынул из ножен его богато изукрашенный каменьями византийский меч. Молчаливый крепкого сложения «работник», стоявший ошую, тут же ловко накинул сыромятную петлю на запястья, быстро связав Певцу руки.
Поражённый нежданной встречей и скованный болью в руках, Аскольд скосил очи и узрел, как вокруг оставшегося на пристани десятка его охоронцев образовалось коло молчаливых варягов. Они стояли так, чтоб в случае схватки не мешать друг другу орудовать клинками. Особо выделялся могучий варяг богатырской стати, от которого исходила недюжинная сила. Ещё несколько варягов поднялись на борт лодьи, а неприметные «работники» купца – старик и низкорослый – приставив будто из воздуха появившиеся клинки к самым уязвимым местам двух княжеских охоронцев, тихо обезоруживали их. Крыга, вмиг потерявший свою важность, недоумённо вертел головой, не понимая ещё толком, что стряслось, но природным чутьём ощущая, что случилось нечто невероятное и страшное.
Начальник личной стражи Хродульф едва успел выхватить меч, как метательный нож молчаливого новгородского «работника», что уже отступил на шаг назад и зорко наблюдал за тем, что деется на лодье и на пристани, вошёл в руку начальника личной стражи чуть выше наруча, заставив его со стоном тут же выпустить оружие. Молчаливый тем временем, сделав несколько быстрых кошачьих шагов-прыжков напрямую через тюки с товаром, оказался рядом и, перехватив руку главного княжеского стражника, ловко вывернул её, ударом в подколенный изгиб уложил викинга на тюк и быстро скрутил пленнику обе руки за спиной. Варяги на пристани обезоруживали княжеских охоронцев, которые, видя печальную участь князя и своего начальника, почти не сопротивлялись.
– Я же сказал, не двигаться! – Властно молвил «купец», наливая голос силой. – Так, говоришь, Скальд, – прищурился Ольг – ты теперь князь Киевский? – Ты лжец и самозванец! – сверкнул кельт зелёными очами. – Пришёл черёд, Певец, признаться перед всем Киевом, кто ты есть, с чьей помощью княжеский стол получил и кто тебя благословил люд славянский в чужую веру обращать. А за клевету на князя нашего Рарога ты должен ответ держать не только перед нами, его боевыми содругами, но и, вперворядь, перед сыном его Ингардом, истинным наследником княжеским. А ещё…
