– Как добре, что сии пастыри греческие со своими приспешниками и всем чёрным воинством Киев покинули! – воскликнул Мишата. – Они-то уже и митрополию свою церковную в Киеве учинили, и митрополита прислали. А что значит «митрополия» на греческом?
– Матер полис – значит «мать городов». Вообще-то «полис» по-гречески – это «большой», подозреваю, что от нашего «поле», а потом уже оно у них приобрело значение «город», – заметил Скоморох, который отличался не только быстротой мысли и слова, но и способностью к языкам. – Выходит, град Киев мыслили они сделать главным престолом их церковной власти, чтобы все остальные грады русские во главе с епископами, Сирину, как главе сей митрополии, подчинялись.
– Что ж, быть Киеву матерью городов русских, – веско молвил князь, продолжая пребывать в задумчивости, – только не греческой церкви, а Руси Великой, на многие времена!
– Так что ж теперь делать, по-твоему, Велесдар, чтоб доверие волхвов и люда киевского обрести? – обратился к волхву Мишата.
– Вперворядь порушенное Аскольдом капище Киевское восстановить надобно, – ответил молодой волхв.
– Быть по тому, бери всё, что нужно, и принимайся за дело, – согласно кивнул князь.
– Мыслю, княже, что сами волхвы киевские должны во главе быть, а я, как пришлый человек, буду у них в помощниках, – молвил Велесдар, пронзительно глядя своими глубокими очами.
* * *
Волхв Живодар пришёл к Велесдару посмотреть на привезённые из схрона доски с чаровными знаками, берестяные да пергаментные свитки отца Хорыги, которые уже были разложены на большом дубовом столе. Беседуя между собой, волхвы заботливо оглядывали бесценные рукописи: те, что нуждались в починке или переписывании, сразу откладывали отдельно.
Велесдар, взяв в руки деревянную книгу, на миг замыслился, словно что-то припоминая.
– Скажи, отче, – обратился он к Живодару, – откуда пришли сии письмена? Я, как ни странно, подобные видел у купцов из далёкой Индики…
– Это письмена отца Ория, – ответствовал волхв. – Когда наши пращуры ещё жили за морем в святом Семиречье, боги даровали им сии письмена. А когда пришли пращуры в полуденные земли, основали солнечные города Хорсунь и Сурожь и принесли божественные знаки с собой. Отец Хорыга был из земли Сурожской и письмена орийские ведал, ими и писания вёл.
– Погоди, я сейчас! – воскликнул Велесдар и поспешно вышел.
Спустя некоторое время он вернулся.
– А что ты скажешь про сии письмена? – спросил он, кладя перед волхвом толстую кожаную книгу с крестом.
Живодар открыл её, пробежал глазами.
– Что за чудеса? Тоже орийские знаки, только с добавлением греческих. А деяния и молитвы тут христианские. Откуда книга сия? И кто перевёл её с греческого?
– У Аскольда была, в молитвенной комнате. Говорят, сам патриарх византийский с императором её Певцу подарили для крещения киян.
– Погоди-погоди, для крещения? Я слышал от стариков, что когда-то новгородский князь Бравлин воевал с греками, потом заключил с ними мир в Хорсуни, и они уговорили его окреститься, якобы он вдруг разболелся глазами, а христианские молитвы его вылечили. Так вот, епископ у них был из русов, Иваном звали, вроде он и перевёл греческие писания. Только буквы греческие добавил, может он, а может кто-то другой. Вот у отца Хорыги чистое письмо Сурожской Руси, а в Аскольдовом Евангелии огреченное.
– А зачем греческие буквы понадобились?
– Всё дело в том, как точнее передать на письме звуки, в том числе и чужие. Вот в нашем языке нет буквы «ф», а в греческом она есть, значит, переводчик добавил греческую «фиту», и некоторые другие. А в греческом нет таких букв, как «живот», «буки», «дзело», «ци», «червь», «ша», «щта», надо же их как-то записать на греческом или каком-то другом? Вот и переходят некоторые знаки одних народов к другим, тем паче, что греческие и русско-орийские буквы схожи, в отличие от северной руницы или хорватско-моравской глаголицы. Не говоря уже об арабских, жидовских или синьских загогулинах, какими купцы пишут.
– Я вот о чём мыслю, отче: надобно знаки к какому-то единому, наиболее удобному для всех написанию свести, и им обучать наших людей. С князем посоветоваться надобно…
– Здесь люди более к своим письменам привычны, называемым русскими, орийскими, ну или Ивановыми, уж коли на то пошло… И грекам знаки сии понятны, не зря митрополит Сирин по ним людей наших учил. Придётся нам, брат Велесдар, сей труд продолжить, только, понятное дело, не христианским молитвам народ учить, а Ведам нашим, из самой древности Орийской живым родником бьющих. Так что книгу сию ты не зря сберёг, она нам понадобится!
– Отче Живодар, дозволь потворнику Дубку помочь мне в сих книгах разобраться, что тут самим Хорыгой писано, а что древнее есть письмо с ветхих дощек и свитков. К тому же Дубок ведает местные травы, кои для сбережения добавлять надобно.
– Отчего ж, дело доброе, благое, для потомков наших весьма значимое. Пущай с тобой Дубок сим важным трудом и займётся, – одобрительно кивнул седой главою киевский жрец, довольный тем, что прибывший с самим князем Ольгом молодой волхв испросил его соизволения. Перелистывая кожаные листы Аскольдова Евангелия, Живодар с интересом оглядывал их, иногда вчитываясь в строки, писанные червлёными красками. Дойдя до конца и уже собираясь закрыть книгу, старый волхв вдруг узрел лежащий между листами бронзовый амулет в виде русского солнца.
– Откуда это у тебя? – разом меняясь в лике, вопросил Живодар, бережно кладя на узловатую ладонь солнечный знак.
– Среди вещей Аскольдовых был, а что, он тебе знаком?
– Се волховской знак отца Хорыги, – негромко, но несколько взволнованно ответил старый волхв.
– Так… может передать его Дубку, он по праву должен владеть им… это ведь память о наставнике… – тоже заволновавшись, молвил Велесдар.
– Нет, он его не примет, ведь Дубок потворник только, а знак волховской… – Старый кудесник прикрыл очи и, держа коловрат на раскрытой шуйской длани, провёл над ним десницей несколько раз и тихо добавил. – А знак-то уже надевал кто-то, не волховского звания… видать мнил, что это просто оберег, вроде амулета восточного… – Живодар помедлил ещё, будто вглядываясь во что-то незримое, и заключил неожиданно: – Только человека того уже нет в Явском мире… – Старый волхв взял одну из мягких тряпиц, пропахших травами, в которую ранее был завёрнут свиток, осторожно, будто нечто живое, поместил в неё волховской знак отца Хорыги и спрятал в свою небольшую поясную суму. – Скоро повзрослел Дубок после гибели учителя, – задумчиво молвил он. – Многому обучил его отец Хорыга, главное, что сила его телесная не в противоречии с волховским умением, такое редко встречается.
– Верно, отче, и в костоправстве силён Дубок, – согласно кивнул Велесдар. – Когда мы за книгами ездили, то нам с ним в мовнице Хорыгиной пришлось лечёбой вначале заняться, и только после того за книгами к схрону отправиться.
