– А где константинопольские пастыри? – уточнил Отто.
– У себя в Греческом дворе затворились, вашей подмоги ждут.
– Что ж, пора, – проговорил Энгельштайн. Знатные искоростеньцы стали отдавать приказы своим людям, воинство зашевелилось, задвигалось, лес ожил, и древлянская дружина рысью двинулась к Киеву.
– Запомните, наша главная цель – княжеский терем, – говорил Отто, в волнении переходя на франкский, и Пырей тут же переводил его речь древлянским военачальникам. – Потом дома тех, кто более всего верен князю Хельгу. Их покажут эти воины, – он обернулся к ехавшим чуть сзади охоронцам юного Александра.
– Конечно, укажем, а как же, – тараторил молодой, не переставая вертеть головой от волнения. Это волнение постепенно передалось всем, каждый понимал, что сегодня его жизнь изменится, он либо взлетит вверх и получит очень многое, либо просто погибнет от вражеских стрел и копий. Лес закончился, впереди простирались поля огнищан, ещё не сжатые, но уже с налитыми колосьями. За полями виднелись первые постройки киевских окраин. А по дороге от града, взбивая копытами дорожную пыль, поспешали конные воины.
– Это ещё кто такие? – Озадачено переглянулись меж собой искоростеньские военачальники. Древляне остановились, поджидая неизвестных конников, коих было на первый взгляд не так много. Про всякий случай воины перестроились из походного строя в боевой. Те, что двигались от града, сделали то же самое.
Обе дружины, сблизившись, некоторое время молча стояли друг против друга. Только боярин Пырей побледнел и, тихо бормоча что-то себе под нос, как-то скрючился, сжался, словно стараясь сделаться незаметнее и, как затравленный зверь, принялся оглядываться по сторонам. В третий раз всё повторялось, как зловещий рок, как страшное наваждение неведомых сил, против которых человек беззащитен.
– Что случилось, боярин? – встревожился Отто, глядя на побледневший лик Пырея.
– Ольг… воевода Рарога… он же Хвитрбарт, что погиб на драккаре «Медведь», а потом ожил в Нов-граде и разгромил восстание Вадима Храброго… Он же – неожиданно явившийся купец с дарами, который убил Аскольда и стал князем в Киеве… Сегодня он умер и снова ожил… уже в которой раз…мы все погибнем, он дьявол, Отто! – пролепетал вмиг обессилевший от страха боярин.
– Я князь Новгородский и Киевский Ольг, а вы кто и зачем с оружием в Киев пожаловали? – громким гласом, привычным управлять в бою многими тьмами, воскликнул могучий воин в центре киевской дружины с белыми волосами до плеч, выбивающимися из-под шелома, восседающий на белом коне. Рядом с ним возвышался второй богатырского сложения воин в блестящей броне. В ответ было молчание растерянных древлян.
– Тогда слушайте меня, – вновь проговорил князь. – Вы, знатные люди Искоростеня, решили воспользоваться моей гибелью и захватить власть в Киеве, но всесильные боги сохранили мне жизнь. Оттого я предлагаю выдать мне легата Римской церкви епископа Энгельштайна и его помощников, которые виновны ещё в одном преступлении – покушении на жизнь князя Новгородской Руси Рарога. Знатным же людям Искоростеня, приведшим сюда воинов, повелеваю сдаться в полон, остальным выплатить Киеву ругу за попытку захвата власти в Киеве и быть отпущенными восвояси. Если нет, то будет сеча, а всех уцелевших зачинщиков всё равно ждёт казнь. Решайте здесь и сейчас! – прогремел глас беловолосого князя.
– Их числом меньше, давайте сокрушим и поглядим, кто кому будет платить ругу! – воскликнул древлянский князь в добротном вооружении, восседавший на вороном койсожском коне.
– Нет, не надо, – застонал Пырей, – с дьяволом сражаться невозможно! Не надо! – Но его уже никто не слушал. Князь на вороном коне воздел свой меч и принялся командовать воинами.
– Десное крыло – Неглин, шуйское – Франк, сердце поведу я, птицей на ворога, рысью, пошли!
– Мерзкие греческие свиньи, они опять подставили нас! – Бледнея, прохрипел Отто, и они с легатом обменялись взглядами, похожими на взгляд загнанных в западню хищников.
Двинулась древлянская конница, всё ускоряя бег, и не услышала за боевыми кличами и топотом копыт, как позади из леса выкатилась молчаливая волна других конников, одетых в кольчуги и островерхие шеломы, иные с железными наплечниками и наручами, с железными пластинами на груди и чреве. Если бы кто пригляделся, то узрел, что у большинства воинов броня и щиты с пометками многих схваток, и летят они, пригнувшись к выям своих боевых скакунов, привычно и споро. Энгельштайн с Отто и Пыреём, шестью охоронцами и двумя людьми юного Александра оказались аккурат между двумя лавами конницы – одной, уже скрестившей копья и клинки с киянами, и другой, настигающей первых сзади и охватывающих древлян луной-макошью.
– Los, schneller! – закричал всегда невозмутимый Отто, и все сорвались с места вслед за ним, не ожидая от Пырея перевода. Цепочка из одиннадцати летящих во весь опор всадников понеслась через недозрелые нивы к лесу, а им наперерез мчались грозные вои киевского князя. Краткая по времени, но очень долгая в сознаниях тех, кто старался уйти от верной смерти, скачка неумолимо сближала тех и других. Высокий крепкий охоронец юного Александра, похожий ликом на кочевника, на своём быстроногом коне вырвался вперёд и, оглянувшись, что-то начал кричать на непонятном Отто и епископу языке. Черноволосый молодой охоронец ответил ему на той же тарабарщине и поравнялся с Отто и Энгельштайном, подбадривая их и изо всех сил стегая коня. Ещё несколько усилий… так близок спасительный лес. Чудилось, что в сверхнатужном беге кони вырвут собственные жилы. В этой сумасшедшей скачке часть охоронцев легата начала отставать. Скачущие последними два франка на широкогрудых сильных, но не столь лёгких на ногу конях, и два дородных бородатых древлянина не успели проскочить перед несущимися им наперерез воинами, и их смело железной гребёнкой копий, как выпадающие волосы на лысеющей голове. Скрежет железных наконечников о железо кольчуг и наручей древлянских воинов, жуткое ржание раненых скакунов, возгласы вылетающих в недозрелую рожь охоронцев прямо под копыта коней атакующих, – все эти звуки остались позади, уносимые вихрем смертельной скачки. Похожий на кочевника воин, ещё раз оглянувшись назад, заметил, что нет ни отставших четырёх охоронцев, ни того испуганного мужа, который что-то плёл про Хвитрбарта и оживающего колдуна. «Кочевник» снова крикнул что-то своему молодому собрату, и тот чуть смирил бег вороного койсожского коня, махнув оставшимся двум охоронцам, чтобы догоняли. Легат и Отто меж тем умчались вперёд. В это время истошный крик достиг слуха, и всадники узрели кого-то ковыляющего за ними следом по ржаному полю.
– Так это, кажись, наш толмач, Пырей… да, гляди точно он, как жив-то остался?! – воскликнул один из охоронцев.
– Скачите, помогите ему, он, похоже, в горячке! Мы со священниками спрячемся в лесу. Как пойдёте за нами, берите ошую, вернёмся туда, где сидели вчера!
В это время с новой силой грянула сеча, – лавина киевских конников достигла тылов древлян.
Когда древлянские охоронцы легата вместе с потерявшим сознание Пыреём достигли леса, ни Энгельштайна, ни охоронцев юного Александра из Изборска они не нашли. Только тело верного помощника Отто лежало распростёртым на земле подле невысокого пня, почти полностью сокрытого высокой травой, а рядом понуро стоял верный скакун. Похоже, конь на всём скаку зацепился копытом за скрытый в траве корень, и седок, вылетевший из седла, раскроил о пень голову.
