Бледноликий на минуту задумался. Потом что-то сказал спутникам на греческом.
Один из них протестующе замотал головой, но бледноликий, похоже, его убедил.
– Пойдём, отрок, в твоё селение. Всё равно в монастырь мы нынче не поспеем и лучше где-то переночевать, тем более хотим поглядеть на ваш дуб, о котором много наслышаны.
– Рудой, – громко кликнул пастух своего лохматого помощника, – а ну, заворачивай барашков домой! – пёс ответил радостным лаем.
Они спустились вниз, и греки, забрав свой воз с лошадьми, последовали за юношей.
– С Богом нужно говорить в храме, через священные книги и молитвы, а не возле какого-то дуба или сосны, – назидательно молвил по пути философ, время от времени сухо покашливая.
– Так Дуб-то живой, да к тому же священный, он не какой-нибудь, а особенный, я, скажем, ему жизнью обязан. Вот ты в книгах ведаешь много, а они разве живые?
– Эти книги писали мудрейшие учёные и монахи по наущению самого Бога Всевышнего! – поднял многозначительно палец вверх путник. – Каждому человеку надо их читать, или хотя бы слушать толкования от знающих эти Писания людей, поскольку они свидетельствуют о Боге и Истине.
– Так на что мне читать о боге, коли он вокруг меня, я его всегда вижу и слышу? – изумился пастух. – Тебе волхва нашего Хорсовита повидать надобно, вот кто тебе складно о богах расскажет, брат Константин. Он мне много порассказал о небе, богах, да и книги у него разные были, на досках да кожах писаные.
– А где он ныне?
– Так в селении, с гор спустился, завтра же моление о дожде, – ответил пастух, поглядывая, как Рудой заворачивает отбившихся овец. – Погоди! – взмахнув палкой, пастух побежал в другую сторону, потому что несколько животных задержались среди больших камней и начали потихоньку отделяться от отары.
– Куда собрались, не наелись за день, ишь, ненасытные! – сердито крикнул на них Гроза. Он тогда не мог и представить, кого ведёт в родное селение и как появление сего учёного грека изменит в одночасье и его, Грозы, привычную жизнь и жизнь всех соплеменников.
Путников, как водится у славян, приютили и накормили. Потом стали расспрашивать, кто и откуда.
– Сам-то я родом из Солуни, – молвил философ.
– Из мест древней Иллирии, выходит? – переспросил Хорсовит. – Тот-то я гляжу, ты с нами схож, и по-славянски речёшь. Иллирийцы были гордым народом, прозванным так по имени их прародителя Иллара, что значит «свободный».
– Императоры Диоклетиан и Юстиниан – иллирийцы, как и римский историк Аппиан, – не без гордости заметил гость.
– Да, несмотря на завоевание римлянами и греками, иллирийцы сохранили внутреннюю свободу, которую несут в себе, чтобы когда-нибудь вновь возродиться великой державой. Ты не должен забывать своего происхождения, – молвил волхв, пристально глядя на философа, – и я буду называть тебя Иллар.
Они поговорили о богах – римских, греческих, иллирийских, славянских. Потом философ осторожно стал касаться Христовой веры. Вокруг собралось много жителей.
– Константинополь, конечно, далеко от Херсонеса, но с ним многим народам приходится считаться, – говорил Иллар. – И, самое главное, Империя не бросает в беде своих детей-христиан. Я вот в скором времени отправляюсь в Хазарию по велению нашего императора Михаила, кесаря Варды и светлейшего патриарха Фотия, которые узнали, что в Хазарии иудеи и арабы притесняют христиан. И я иду замолвить за них слово божье и избавить от рабства.
– И ты не боишься идти один, ну, даже вдесятером, в их логово? – спросил дед Ключник.
– Нет, не боюсь, потому как Слово Божье – самое сильное оружие, – уверенно ответствовал Иллар. – Я учу детей грамоте, а людей заветам Христовым, и все деньги, что мне платят, я трачу только на то, чтобы выкупить наших братьев-христиан из рабства.
– Сие похвально, – отозвался Ключник. Старейшины согласно закивали головами.
– И вы, ежели окреститесь, – продолжал далее неожиданный гость, – тоже получите защиту великой Империи, а ещё более – Единого Бога Иисуса Христа.
До глубокой ночи длилась та беседа волхва и старейшин с Илларом, но так и закончилась ничем. Не захотели русы принять чужую веру, и опечаленный их отказом философ вместе с монахами поутру покинул селение.
* * *
Гроза находился на склоне, как всегда зорко поглядывая не только на овец, что разбрелись меж камней, выискивая пожухлые пучки травы, но и по сторонам. Было около полудня, когда привычный взгляд остановился на соседней горе, над которой клубились серые облачка. Туман, или за вершину зацепилась долгожданная туча?
«Какой туман? – тревожно рассудил пастух. – Солнце жарит неимоверно, и сушь стоит уже сколько седмиц. А тучи не бывают такого цвета, дым, точно, дым!» – Сердце тотчас тревожно сжалось. Юноша рванулся вверх по склону своей горы. Гроза поднимался борзо, как только мог, тяжело дыша, уже не стараясь унять рвущегося из груди сердца, быстрее, быстрее… Добравшись до вершины и почти ничего не видя от сонма пляшущих разноцветных кругов перед очами, пастух почти рухнул на камень, невдалеке от которого была сложена сухая трава, ветки, обломки дерева и кора.
Хриплое «ка-р-р» пробилось сквозь шум в ушах. Взглянув на горку дров и хвороста, юный пастух узрел большого ворона, восседавшего на самом верху заготовленного кострища.
– Ну вот… нашёл где сидеть, сейчас запалю… лети себе! – хриплым, под стать вороньему, голосом, с трудом проговорил Гроза.
Ещё раз, недовольно каркнув, ворон, едва взмахнув своими большими крылами, поймал поток ветра, почти всегда дующего над вершиной, и, распластавшись, заскользил над каменистыми склонами. Пастух достал из сумы кресало. Руки дрожали и не слушались. Не сразу он смог разжечь огонь, ругая себя за слабость. Наконец, робкий огонёк куснул сухую травинку, перекинулся на другую, и вот пламя охватило весь высохший до звона пучок. Костёр разгорался быстро и жарко. «Дым, нужен дым!» – Гроза нагрёб за камнями травы вместе с землёй и ракушками и бросил их в огонь, костёр задымился. – Всё, теперь скорее вниз, в селение! Стой, а овцы? Их гнать в селение долго, оставить здесь тоже не дело. – Пока бежал к стаду, пришло решение: загнать овец в расщелину под нависшей скалой, тут их вовек никто не найдёт. Он очень торопился, и всё равно прошло достаточно времени, пока сделал всё, как надо.
– Стереги, брат Рудой, чтоб ни одна не вышла! – строго велел он псу. – Ежели меня не будет до вечера, тогда погонишь домой, уразумел? Такие, брат, дела, враг идёт, а кто, пока не ведаю, стереги! – Пёс жалобно заскулил, когда его хозяин быстрым шагом стал уходить прочь, но, поглядев на сбившихся под наскальным козырьком овец, понурил голову и вернулся к службе.
Гроза решил идти не той дорогой, которой обычно гнал овец, а короткой, через ущелье. Он стремился быстрее добраться до селения, где, наверное, уже собирались все, кто мог сражаться. Сумка, в которой лежали огниво, кистень, свирель и тыква с остатками воды, била по бедру, но юноша не замечал этого. Тяжело дыша и смахивая пот с чела, Гроза бежал вниз по склону. В спешке он не заметил, что камень на краю тропы изрядно потрескался, и ступил на него. Нога ушла вместе с камнем вниз, тело качнуло в сторону обрыва. Потная рука ухватилась за другой камень, гладкий, как колено, но тут же соскользнула с него. Юный пастух старался ухватиться хоть за что-то другой рукой, прижаться всем телом к горячей скале, но… – Всё, не успел! – тоскливо мелькнуло в голове. Он беспомощно сползал по каменной осыпи, и опоры под ногами уже не было…
