– Овцы под нами, там помещение для них, но свод прочный, не обвалится, – успокоил их Гроза. Потом повернули и прошли по неширокой аллее, с двух сторон обвитой виноградом, иногда задевая спелые грозди. Через двери с мраморным резным входом ступили в уютный внутренний дворик. Старый, совершенно седой, но вполне узнаваемый Полидорус встал из-за мраморного стола, освещённого многими светильниками. Стол был уставлен дымящимся мясом, рыбой, сыром, фруктами и овощами, прохладными кувшинами с несколькими сортами вина. Хозяин и долгожданный гость заключили друг друга в крепкие объятия. Голос старого воина дрогнул, когда он стал вспоминать их прошлые встречи.
– Брат, позволь мне так называть тебя, ведь ты дважды спас меня, последний раз от гнусной участи раба, а это для воина хуже смерти. Я буду благодарен тебе до самых последних дней своей жизни! – на его очах, отражённые светильниками, блеснули искры слезинок.
– Да будет тебе, брат Полидорус, ты тоже сделал мне важный подарок.
– Я, какой? – удивился старый воин.
– А помнишь, как после схватки с хазарской охраной, когда мы убирали следы побоища, ты спросил меня, чем можешь отплатить, а я сказал: «купи мне раба»?
– Ну и что из того, разве покупка…
– Ерофеич, подойди, – позвал Скоморох, оборачиваясь к стоящему в тени спутнику. – Это сын того самого мальчишки, которого ты выкупил, он мне вместо внука и помощника, так-то!
– Тогда за стол, вместе с твоим внуком-помощником, и отметим нашу общую радость от встречи, – широким жестом пригласил хозяин. – Давайте выпьем вина!
– Вот это тебе, брат Полидорус, – протянул хозяину свой подарок низкорослый купец.
Волчья шкура пришлась старому воину по душе.
– На стену повешу, рядом с оружием. И воинский символ, и согреет в сырую ветреную зиму, когда с Понта задувают злые ветры, – молвил грек, поглаживая серую шерсть.
Ерофеич ещё не очень хорошо говорил по-гречески, но почти всё понимал. Да и не до разговоров ему было – оголодавший за дорогу юноша с великой охотой принялся за еду.
– Как же ты узнал, Полидорус, что я в Херсонесе? – спросил Скоморох, ставя опустошённую чашу.
– Это не я, это мой кинжал подсказал.
– Кинжал? – вскинул бровь изведыватель.
– Я на днях рассматривал своё оружие – у меня вон его сколько, достал и этот кинжал, тебя, кстати, вспомнил, и тот последний бой. Так вот я задумался и не заметил, как ко мне подошёл работник, который ухаживает за овцами, он, оказывается, дважды звал меня, но я слушал своё оружие. Он увидел кинжал и сказал, что на рынке в Херсонесе видел у приезжего купца ножны, очень бы подошедшие к моему клинку. Я стал спрашивать, как выглядит человек, и он мне обрисовал тебя: невысок ростом, быстр, улыбчив. Когда я это услышал, сердце моё сжалось, а потом забилось часто и гулко. Признаюсь, я сначала растерялся, а потом подумал: ты и раньше не трусил, Полидорус, а теперь, на старости лет, чего уже бояться? И отправил кинжал тебе вместе с работником.
– Ты получил от кого-то наследство? Такой хороший дом, и хозяйство, судя по обильному столу, немалое, – одобрительно огляделся вокруг Скоморох.
– Нет, я тут не хозяин. Этот климат принадлежит одному очень влиятельному патрикию, который был дружен с моим погибшим стратигосом. Когда я приехал и передал родственникам весть о его гибели, в их доме гостил константинопольский патрикий, занимающий какой-то важный чин при императорском дворе. После скорбного поминовения усопшего он спросил, чем я теперь буду заниматься после гибели хозяина. Я ответил, что пока не знаю, может, пойду служить охранником или обучать владению оружием. Патрикий вдруг оживился, стал говорить, что такой заслуженный воин и верный слуга своего стратигоса достоин лучшей доли. Потом он ещё говорил какие-то высокопарные слова, как при публичном выступлении в сенате. Позже я понял, в чём дело. Оказалось, что у него есть своя земля и хозяйство под Херсонесом, но он не может здесь часто бывать, а управляющим своим не доверяет, понимая, что они воруют и не всё доходит до его рук. В общем, если отбросить красивую риторику, то он просто обрадовался, что можно поручить своё хозяйство старому честному воину, которому незачем иметь больше того, что достаточно для жизни. Ту небольшую плату, что он мне назначил, я не стал даже обсуждать. Зато когда мы приехали сюда, он представил меня своим работникам чуть не как лучшего друга и приказал всем подчиняться мне, как ему самому, а в его отсутствие называть меня хозяином. Вот так я и стал якобы владельцем того, что мне не принадлежит, да и не нужно вовсе. Я, как и прежде, исполняю свою службу, только теперь под моим началом рабы и наёмные работники. Правда, справляться с ними всё труднее, потому что наступила старость…
– Ничего, брат, Полидорус, прочь печаль, давай ещё выпьем за нашу встречу! – Скоморох поднял чару и многозначительно взглянул на своего помощника, давая понять, что, видимо, недаром они сюда приехали на ночь глядя.
– У меня осталось последнее желание, брат, – молвил уже захмелевший грек, – желание умереть в бою, как подобает воину. Торговцам этого не понять, а для меня… – Старый воин уставился во что-то неведомое перед собой, наверное, снова переживая схватки, которых в жизни было немало.
– У нас говорят, что если очень чего-то хочешь, то желание сбывается. Да, я же забыл отдать тебе кинжал. – Скоморох принялся расстёгивать пояс, чтобы снять ножны, но старый воин протестующим жестом остановил его.
– Брат, это мой скромный, очень скромный подарок тебе, даже нет, не подарок, а просто память о старом Полидорусе, этот клинок твой.
– Старина, а что это ты заговорил о смерти в бою, неужели собрался на войну? И где, на сей раз, Империя намерена одержать победу?
– Э, брат, Империи сейчас не до победных походов. За наши грехи Бог посылает нам испытания, одно за другим. Ты только представь, десять лет назад наша армия была разбита мисянами во Фракии под Булгарофигом. До того мы жили мирно с мисянами, и это давало нам возможность успешно воевать с арабами, но новый император Леон Шестой начал своё правление с глупости, он развязал войну с Мисией, стал воевать на несколько фронтов и получил по заслугам… – старый воин хмелел всё более. – Прогнила наша Империя, брат, в верхах никто о ней не думает, чиновники воруют и обирают и граждан, и казну, но никому нет до того дела, никому, понимаешь! – воскликнул Полидорус и стукнул своим увесистым кулаком по столу так, что чаша, наполовину заполненная вином, упала, пролив пахучее содержание на столешницу из карназейского мрамора.
– Зачем печалить сердце тем, что было, забудь, – успокаивающе молвил Скоморох.
– Нет, брат, ничего не прошло, тогда всё только началось. Четыре года назад арабы разделали нашу армию, как стая волков жертвенного барана. Ты только представь, мы потеряли Регию, Димитриаду, остров Лемнос вместе с укреплённым Тавромением, мало этого, мы потеряли Сицилию, понимаешь, Сицилию! Обнаглевшие арабы сейчас делают, что хотят, в прошлом году они в пыль разграбили окрестности Фессалоники! О чём говорить, если Империя платит дань несчастной Мисии и боится разозлить их архонта Симеона, которого сама же обучала и пестовала, надеясь, что он будет послушным исполнителем её воли… Нет, брат, нет той былой Империи, которая могла, даже не вступая в битву, выигрывать сражения. Помнишь, в том нашем последнем со стратигосом бою, тогда ведь мы едва не одолели вас, причём без войск империи, а? А теперь мы платим дань Мисии, ха-ха-ха!
