– Как кто поручил? Управляющий. И не ощупывай очами мою девушку, если не хочешь узнать, насколько остёр мой нож. – Заедая сыр лепёшкой, на не совсем правильном, но понятном греческом проговорил Гроза.
– Девка твоя нам ни к чему, нам нужно знать, каких гостей ты отвёз к Полидорусу и куда они потом делись? – прищурил глаз старший.
– И как это мёртвый управляющий послал тебя продавать овец? – Подступил к пастуху второй грек, помоложе.
– Не смеши меня, стражник, я не умею говорить с мёртвыми. Позавчера я по поручению хозяина забрал отсюда какого-то купца и его слугу. Кто он Полидорусу, я не знаю, но обнимались они при встрече, как братья. В тот же вечер Полидорус приказал мне немедленно отправляться на дальнее пастбище и пригнать оттуда на торжище два десятка овец, что я и сделал. А хозяин был здрав и помирать точно не собирался, потому что сидел с гостем за столом и пировал на славу.
– Так ты ещё не был в климате? – спросил молодой стражник, цепко глядя в очи пастуху.
– Крыльев у меня пока нет, если не веришь, могу снять рубаху, – сердито буркнул работник, которому уже надоели глупые расспросы, и продолжил равнодушно поглощать еду. Стражники переглянулись и стали с двух сторон от сердитого пастуха, а молодая гречанка, взглянув исподлобья на назойливых воинов, смущённо отвернулась от них, спрятав обе руки в складки своей одежды. Несколько долгих мгновений напряжённое молчание не нарушалось никем. Воины держались за рукояти своих ромфеев, пастух поглощал сыр, то бросая взгляды на стражников, то на свой нож, лежащий посреди снеди, девица вполоборота косилась на море.
– Пойдём, – негромко скомандовал старший. – Этого, – он кивнул в сторону Грозы, – в самом деле, не было, когда наши схватились с Полидорусом и его охраной.
– Но не было и гостя со слугой, куда они делись? – неуверенно возразил младший, ещё раз оглянувшись на продавцов овец.
– А вот это нам с тобой и надо выяснить, – сердито закончил старший стражник, и они удалились.
– Думал, сейчас нас схватят… – молвил Гроза. – Уже, было, за мечи взялись…
– Взяться-то взялись, а вот обнажить их вряд ли успели бы, – глядя прищуренным оком вслед стражникам, баском промолвила «девица». На миг из складок её одеяния возникли и снова исчезли два острых лезвия.
* * *
– Вот деньги за твоих овец, – коротко молвил Гроза знакомому греку, что имел небольшое хозяйство под Херсонесом и иногда просил опытного пастуха помочь ему в продаже животных.
– Благодарю, у тебя это так легко и быстро получается, а я как начну торговаться… Коней ваших накормили и напоили, так что можете хоть сейчас отправляться, но сначала нужно отметить удачный торг.
– Нет, Анастасий, не могу, мне нужно торопиться, овец оставил на Ермолая, а ты знаешь, какой из него пастух.
* * *
– Так, велит нам с тобой Молчун быть в заливе, где мы последний раз на пути сюда ночевали, и ждать кочмар Стародыма, – молвил задумчиво Скоморох, держа в руках небольшой кусок тонкой кожи с начертанными тайными знаками, оборачиваясь к молодому изведывателю, который старательно смывал с ланит румяна, успев уже сменить женское платье на свою обычную одежду. – Они вынуждены были покинуть Херсонес, потому что греки хотели задержать наш кочмар, пока мы не объявимся.
– Только как посуху туда добраться, нас тайная стража, небось, уже по всей Таврике ищет, – озадачено отвечал ему Ерофеич.
– Я вас проведу такими тропами, что ни одна живая душа не увидит, – своим обычным невыразительным тоном молвил Гроза, но очи его, в отличие от голоса, как бы слегка ожили. Холодное равнодушие в них сменилось некой помесью радости и досады одновременно.
* * *
Они шли лесами, карабкались в горы, ночами пересекали большие открытые пространства. Ночевали то в лесу, то в горных пещерах. В самом деле, за всё время им почти не попадались люди, только дикие, а изредка домашние животные. На привалах изведыватели по давней привычке, для сохранения точности глаза и верности руки, метали ножи, одним неуловимым движением извлекая их из-под одеяния, либо боролись и учиняли меж собой ножевой бой. Гроза оставался, как всегда, невозмутим, хотя глядел с некоторым интересом. Но однажды, когда они ночевали в одной из пещер, напомнившей обиталище волхва Хорсовита, это потянуло нить воспоминаний. Гроза то ли задумался глубоко, то ли на несколько мгновений задремал, но узрел и почувствовал себя опять пятнадцатилетним юношей. Точно так же, как сейчас Скоморох с Ерофеичем, он со своим наставником по ратной здраве, потея от жаркого солнца и тяжело дыша, старался достать деревянным ножом, щедро измазанным охрой, загорелое тело Вергуна. Тот уклонялся, подобно змее, и в ответ уже оставил на теле Грозы несколько красных полос от своего деревянного клинка, а раздосадованный отрок никак не мог достать наставника…
– А ну-ка, Ерофеич, дай мне попробовать, – неожиданно для изведывателей, а ещё более для себя самого, молвил пастух. – Правда, ножи у вас боевые, а я в юности с наставником своим на деревянных схватывался, к тому ж давно это было, почти сорок лет назад, да ничего, втрое осторожнее буду.
С того дня Гроза включился в осваивание изведывательских навыков, а на отдыхе рассказывал друзьям древние предания родной Таврики, которые когда-то поведал ему волхв Хорсовит.
В часы таких бесед и признался он тайным воинам князя Ольга, отчего отнёсся к ним с такой радостью и обидой одновременно.
– Я уже рёк вам, что предки мои тиверцы, тавры, или как греки нас зовут, тавро-скифы, жили на сей земле с прадавних времён. Вольными и могучими были, потому никто земли нашей захватить не мог. Про то, как греки упросили разрешить им оселиться в нескольких местах нашей Таврики и чем это закончилось, я тоже сказывал. – Собеседники согласно закивали. – Завидовали они нашим градам: Сурожу великолепному, Хорсуню солнечному, Нов-граду великому…
– Нов-граду? – вскинул удивлённо чёрные брови Ерофеич, – так и у нас на Волхове тоже Нов-град есть.
– Его как раз сурожцы и поставили, – молвил Гроза, – которые с полудня пришли. Вот в память о своём таврийском граде они и град на Волхове-реке тем именем назвали, а тот, что здесь остался, Старым Ново-градом или Стар-градом называть стали.
– Коль я с Новгородчины, так, может, и во мне кровь тех сурожцев течёт? – вопросил Скоморох.
Гроза внимательно поглядел на него.
– Ещё раньше с готами сражались не одну сотню лет, пока те не ушли, а вскоре и сурожцы тоже ушли. Оставшиеся же в Таврике русы, – продолжил он, – ждали возвращения ушедших сурожцев с подмогой. Долго ждали – двести лет. А за это время подвергались нападениям и истреблениям как со стороны бывших гостей и робких просителей – греков, так и со стороны хазар. Пришёл нам на подмогу после того князь Бравлин и «укоротил» греков, но после его ухода они вновь стали верх брать. Грады наши, и Сурож в том числе, под себя подобрали, Сугдеей называют. А тавры всё верили и ждали. Умирая и страдая от греков и хазар, мы уходили в горы и неудобья. Нас грабили и продавали в рабство, греки ещё и в христианство обращать начали, как моё селение, про то я тоже вам сказывал, а помощи всё не было. Уйти мы не могли, потому как не хотели бросить родину свою, иначе как потом докажем и потомкам, и врагам, что земля сия прекрасная есть наша?!
