* * *
Князю доложили, что вернулись его «купцы» из Хорсуня. По давней привычке Ольг старался важные дела тайной службы обсуждать в её же неприметном доме, который хоть и находился в Ратном стане, но подъехать к нему можно было и на коне, и лодейкой с Почайны подплыть незаметно. Сами изведыватели редко приходили через главные ворота стана. Позади бревенчатого дома в частоколе имелась небольшая калитка, в которую верховой мог попасть только спешившись, ведя коня в поводу.
Колокольчик над дверью трижды звякнул медью, а через несколько мгновений отозвался в четвёртый раз. Условный знак! Ерофеича будто вихрем сдуло с лавки, он поспешил открыть потайную калитку. Изведыватели встретили князя в светёлке. Ольг обнял каждого, его очи блестели от радости и нетерпения. С тех пор, как князь Рарог возложил на него, тогда ещё молодого воеводу, обязанность сотворить Тайную службу, она так и осталась при нём. Даже став князем Новгородско-Киевской Руси, Ольг никому тайных дел не передоверил, и людей, которые с ним начинали, ценил особо. Здесь, среди своих изведывателей, он был не князем, а старшим среди братства тех, для кого, в отличие от воинов дружины, жизнь не делится на мирную и походную. Изведыватель всегда в бою, – и в мирное время, и особенно в час войны. Он владеет любым оружием: ножом, луком, мечом; а при надобности использует кубок, кувшин для молока, клюку или медное блюдо, – что под руку попадётся. Но самое сильное оружие изведывателя – это зоркие очи, острый слух, холодный разум и звериное чутьё.
Вот и сейчас Ольг слушал своих тайных воинов в первую очередь как изведыватель, а только потом уже как князь. Приветствуя побратимов, Ольг почувствовал их внутреннюю собранность и некоторую озабоченность. В самом деле, после объятий полуколо расступилось, и князь узрел незнакомца, которого вывел из-за спин друзей Молчун.
– Это Гроза, княже, он из тавро-русов. – Молчун кратко рассказал, как они встретились с Грозой. – Благодаря ему мы нашли Полидоруса, помнишь, слугу того греческого стратигоса, что был убит на Руриковом поле.
– Воин добрый, и страху в нём нет, – добавил Скоморох. – Меня и Ерофеича по Таврике так провёл, что ни единой живой души не встретили, хотя тайная стража греческая нас искала усердно. По горам, что кошка по древу лазает, следы читает добре.
– А с нами ещё и ножевому бою поднаторел и ухваткам разным, – горячо добавил юный Ерофеич. – И змей не боится. Он страсть как хочет изведывателем быть!
– Что, проговорились? – недовольно заметил Ольг.
– Сам догадался, – ответствовал незнакомец. – Здрав буди, княже Новгородский и Киевский!
Их очи встретились. Теперь не князь глядел на Грозу, а волхв, ведь только волхвы могут единым взглядом охватить человека и узреть его суть, а значит, прошлое и грядущее.
Синие, как волна в реке, очи Грозы, и зелёные, как морская заводь, очи князя, некоторое время изучали друг друга. Тавро-рус не отвёл взора, в глубине которого Ольг не увидел огня, а только пепел давно сгоревшего костра, и только на самом дне затаилась малая искра, позволявшая сему человеку жить и на что-то надеяться.
– Ну, посмотрим, – обронил князь. И уже весело добавил: – Угощать-то чем будете, гостинцев добрых привезли?
– А как же! – заулыбался Ерофей-старший, – иль не купцы мы? – Просим к столу!
– Вот, княже, виноград, сыр козий, вино греческое из таврического винограда, а это, – он торжественно водрузил на стол небольшой греческий кувшинчик, – их самый знаменитый соус. Отведаешь? Сейчас открою, – лукаво подмигнул Ерофей. Когда деревянная, чуть расширяющаяся кверху пробка была извлечена из горлышка, все невольно сморщили нос, – в горнице запахло порченой рыбой. – Это их знаменитый рыбный соус, называется гарос, греки без него ничего не едят.
– Как сие можно есть, коли от одного запаха воротит, – молвил Мишата, вместе с князем слушавший отчёт тайных воинов.
– А ну-ка, дай понюхать сию злачную пищу заморскую, – протянул руку князь и, едва поднеся открытую бутылку к носу, тоже скривился и расхохотался. – Эге, братцы, подобную снедь я у нурман пробовал, когда викингом был, видел даже, как её готовят.
– Нет, ну ничем, даже сим гадким греческим гаросом нашего князя не удивить! – с деланым великим расстройством молвил Скоморох.
– Ну как это не удивили, коли я юность свою вспомнил, через запах сей мне вон сколько картин из прошлого пришло, – молвил князь. – только это, скажу вам, ещё не зловоние, вот коли б вы попробовали мясо акулы, которое вылёживается в земле, потом режется на полосы и на крюках развешивается на солнце, тогда бы прочувствовали, что есть настоящее зловоние. Ведь у акул, что в тех краях водятся, нет выхода для мочи, всё через кожу идёт, потому их есть опасно, вот нурманы и придумали способ, так сказать, обезвреживания, – снова с некой грустью улыбнулся князь.
– А вот еда получше, креветки, мидии копчёные, устрицы, крабы, в общем, морская живность всякая, это и мы с удовольствием пробовали, – подал деревянное блюдо Молчун.
Начались рассказы о том, что пережили «купцы» в нелёгком походе и что удалось узнать о намерениях Византии.
– Они нынче ослабели, как рассказал мне Полидорус, – молвил Скоморох, – то болгары их пощипали крепко, то Сицилии лишились, а оттого внутри недовольство, а в фемах смятение. Армия завязла в сражениях с арабами, и Болгарию поставить на место сил нет. А главное, за последние годы они флот свой крепко поизвели. Дромонов в полном боевом состоянии совсем немного осталось, на одних – вёсел нехватка, у других парусов нет, третьи в ремонте нуждаются, на четвёртых команды не хватает.
– Мы и сами видели два их военных дромона в торговой гавани Херсонеса, – добавил Ерофей, – которые к купцам подрядились товар возить, оттого что содержание морякам платить нечем.
– При недавнем нападении арабских судов на Фессалоники, греческие суда даже гавань свою не покинули, главный их флотоводец или, как они его именуют, логофет дромонов, пояснил сие тем, что арабов было слишком много, и он не мог рисковать имперским флотом. Да, княже, у нас ведь ещё подарок для тебя имеется! – Воскликнул Скоморох и подмигнул Ерофеичу. Тот сорвался с лавы и нырнул за дверь кладовой. Вернулся, держа завёрнутой в тряпицу какую-то увесистую вещицу, и протянул князю.
Ольг развернул. Это был добротный крюк с заострённым концом, наподобие копья, но с гораздо более широким устьем.
– Похоже на абордажный крюк, – вертя железину в руках, молвил Ольг.
– Он самый, – улыбнулся Молчун. – Скоморох наш по старой привычке пошёл в Хорсуни в харчевню и попал в компанию к греческим морякам с тех двух дромонов. Вот за чарой вина и сторговал у них крюк на память.
– Я, княже, мог бы и якорь у них сторговать, да для нашего коча он великоват. Моряки так ко мне прониклись, что уговаривали купить даже баллисту, – и место освободится для купеческого груза, и деньги заработают. Так что не врал старый Полидорус, – распродают греки всё, что можно и нельзя, – и паруса, и вёсла, и баллисты с военных кораблей. Нет у них сейчас настоящего флота, которого можно было бы опасаться. Когда такое же благоприятное для нас положение сложится, неведомо.
