Войска повернули домой, только над Рюриковым полем продолжали граять вороны и стоял приторный смрад разлагающейся плоти.
– Ух, и хитры сии хазары, гляди, как всё с ног на голову перевернули, с ними надо держать ухо востро! – возмущался по пути Бобрец.
– Коль нарушат слово, придём в Итиль! – коротко ответствовал Ольг.
А хазарский тархан мрачно ехал рядом с молчаливым беком. Менахем о чем-то размышлял, потом повернулся к спутнику:
– Надо за Доном построить целый ряд таких крепостей, как Шаркел. – Поймав на себе понимающий взгляд Самуила, добавил: – Для охраны наших купцов от диких русских медведей…
* * *
Глубокой осенью, когда холодные сырые ветры уже гоняли красные листья и сердито ворошили несчастные голые ветки деревьев и кустарников, на высоком берегу Сяси у Домика Мёртвых стояли, обнажив головы, четверо: Айер, Ерошка, Мишата и Сивер.
– Здесь, на берегах Сяси, мы когда-то встретились с Хабуком, – печально промолвил Мишата, – а теперь прощаемся с ним.
Айер бережно повесил на шёлковой нити внутри домика вторую деревянную птицу.
– Вот, сынок, – обратился старый изведыватель к Ерошке, – это и есть наша Божья Птица-душа Юмаланлинд. Души Хабука и Чираиты теперь навсегда будут вместе…
Эпилог
Вещая птица
Рарог в княжеском тереме, умирает. Приезд дочери и молодого волхва. Завещание Ольгу о дальнейшем объединении Руси. «Передашь Игорю мой меч, когда он примет Перунову клятву». Светлый уход. Ефанда, Ольг, Велесдар и Игорь идут по тропинке, над ними кружит Белый Сокол.
Ольг шёл в княжеский терем с тяжким грузом на душе. Рарог после многих ран, полученных в последней битве с хазарами, был, как считали большинство ведунов, «не жилец», но потом, к всеобщему удивлению, пусть медленно, но стал говорить, узнавать друзей и близких. Да ещё старый друг Вольфганг сделал князю дорогой подарок. Он приехал в Нов-град, да не один, а с красавицей дочерью. О том намеренно Рарогу никто не сообщил, чтобы приятное сделать его страдающей от неподвижности тела душе.
Когда старый друг князя вошёл в его горницу, лик Рарога засиял тёплой радостью.
– Эге, брат Вольфганг, а ты раздобрел на франкском пиве, только поседел весь, – с усилием молвил князь, подавая вошедшему свою исхудавшую бледную руку.
– Так я не один, княже, – загадочно улыбаясь, ответил франк, осторожно пожимая руку раненого, – вот, гляди, с кем я приехал! – он вернулся к двери и распахнул её. Ладная стройная девица стояла на пороге, смущённая и взволнованная. Она была чуть выше среднего роста, по-рароговски тонка в талии, но с материнской рыжинкой в густых волосах. Князь глядел и не мог произнести ни слова, только из сияющих очей стекала слеза, которой он не замечал. Он в сей миг, похоже, вообще ничего не замечал, кроме своей дочери, которой не видел столько долгих лет.
– Светана! – наконец, прошептали уста родное имя.
– Фати… здрафствуй! – с сильным франкским выговором произнесла юная дочь Рарога.
– Благодарю, брат… – только и смог выговорить растроганный князь, не отрывая очей от дорогого лика.
– Ну, не буду вам мешать, – и, ободряюще подмигнув приёмной дочери, верный Вольфганг покинул горницу.
Светана прошла к ложу, осторожно присела на краешек, не смея коснуться бледной руки отца.
– Как ты сьебя чуфствовать?
– Можешь говорить по-франкски, – улыбнулся Рарог. – Дочка, как ты выросла! Жених, небось, есть? Как не быть у такой красавицы! Как зовут?
– Густав, – слегка засмущалась Светана. – Осенью свадьба. Вольфганг сказал, что я должна попросить у тебя благословения.
– Конечно, Светанушка, благословляю вас с Густавом, живите в любви и согласии. Вольфганг – хороший отчим, верно? Не обижает вас с матерью?
– Вольфганг очень добрый. Мама велела тебе кланяться…
Рарог звякнул в колокольчик, и Вольфганг тут же вошёл.
– Возьмёшь приданое для моей дочери: мехов разных сорок сорочков, три бочки доброй медовухи, полотна льняного самого лучшего, украшения из сребра и злата сама пусть выберет, какие ей глянутся, и остального, чего там понадобится, скажи от моего имени. Нет таких сокровищ, чтоб измерить то счастье, что ты мне подарил сейчас, брат Вольфганг, от всей души благодарствую. И Ружене тоже возьми в подарок, что захочешь… – Князь замолчал, он не мог более говорить от нахлынувших на него чувств.
Верный франк растроганно кивнул, незаметно смахнул слезу, а чуть погодя произнёс:
– Я не только со Светаной к тебе, княже, ещё один человек со мною приехал. Дозволь, он сам о себе скажет.
Князь кивнул. И почти сразу узрел в горнице стройного юношу лет осьмнадцати со светлыми нестрижеными власами и небритым подбородком. Рарог и заметить не успел, как гость вошёл, словно сам собой соткался из воздуха. Порты и рубаха из выбеленного полотна, пояс с обережными знаками, на ногах мягкие сапоги, на груди волховской змеевик.
– Крыс Велесдар, – назвался юноша чистым мягким голосом, – меня прислал волхв Ведамир, твой учитель.
«Высок и сухощав, как большинство рарожичей, а очи ясные и глядят вглубь, как у всех волхвов», – отметил про себя Рарог. В вязкой памяти всплыл последний разговор с учителем.
– Отче Ведамир, поедем со мною в Новгородчину!
– Не могу, сыне, кто же будет хранить наше Боголесье? Пока стоит оно, живёт и душа Руси на этой земле… – Волхв задумался, потом молвил: – Важней всего для руса чистота души и закон Прави, завещанный нам праотцами, тогда и с землёй, и с небом будешь в ладу. Потому дам я тебе ученика своего, который тот Покон Русский сможет детям и внукам твоим передать.
– Так где ж сей ученик, отче?
– Нет его пока, – взглянул лучистым взором Ведамир, – знать, время не приспело, жди!
– Выходит, приспело время-то! Земной поклон тебе, Ведамир, – молвил с трудом князь, внимательно глядя в очи молодого волхва и, словно через зерцало времени и расстоянья, обращаясь к старому учителю. – Будь и ты здрав, Крыс Велесдар, – приветствовал он юного кудесника. – Добро пожаловать на Русь Новгородскую!
* * *
Но вскорости после отъезда дочери и верного франка, Рарог опять оказался на Калиновом мосту, что отделяет мир живых от мира мёртвых. Совсем недавно князь вновь пришёл в себя, но отчего-то тоскливо и тяжко на душе верного Ольга.
Он переступил порог горницы, находящейся почти под самой крышей княжеского терема. «Рарог, как и его пернатый тотем, всегда любит забираться повыше, чтобы окидывать взором всё вокруг», – невольно отметил воевода. Услышав шаги, навстречу поднялась Ефанда. Они обнялись, от прежних размолвок теперь и следа не осталось.
– Рарог, гляди, Ольг пришёл, как ты велел, – молвила княгиня, оборачиваясь к просторному деревянному одру, на котором полулежал, опершись спиной о подушки, борющийся с Марой князь.
