– Силмук, там уже закончили подземелье, предназначенное для тебя, сегодня повесили крепчайшую дубовую дверь, окованную медными листами, и установили наружный затвор. Значит, завтра-послезавтра тебя повезут в дом градоначальника. Лекарь убедил Тайную Стражу, что память и речь к тебе никогда не вернутся, а потому изведывателям ты не нужен, градоначальник выкупил тебя за малые деньги, – прошептала Серпике, подавая принесённую для батыра еду. – Запрут тебя в крепком подземелье, а что будет дальше, я боюсь и думать…
– Серпик, нельзя мне в подземелье градоначальника, скоро битва… ну, в общем, нельзя, Суварушка моя, никак нельзя. Надо что-то придумать.
– Всё понимаю, милый, я попробую помочь тебе, нам… ведь я теперь без тебя жить не смогу. До завтра! Мне надо ещё сегодня во много мест поспеть, – и девица тут же быстро выскользнула из темницы.
* * *
– Ну, что там наш батыр? – неожиданно прозвучал сзади задумавшейся служанки голос госпожи, заставивший Серпике вздрогнуть.
– Он ещё не совсем здоров, ходит с трудом, и… – быстро заговорила смутившаяся служанка, не поднимая очей на хозяйку.
– А ну, гляди мне в очи, – с подозрением проговорила Лайпи, поднимая за подбородок лик Серпике и вглядываясь в её очи так, как будто хотела добраться до самого дна двух тёмных очарованных омутов. Говорят, что женщина видит сердцем, кто знает, может и так, а может влюблённые очи девицы, ещё миг тому в мыслях беседовавшей с любимым, не успели принять привычное непроницаемое выражение и выдали себя лучащимся блеском…
– Ах ты… – начала было госпожа, но потом пресекла себя. – С завтрашнего дня будешь помогать ухаживать за моими лошадьми, у тебя в этом большой опыт, как я помню, теперь твоё место на конюшне, красавица! – с перекошенным ненавистью ликом молвила госпожа и, круто развернувшись, быстрым шагом ушла в свои покои.
Всё кипело внутри возмущённой и по-женски задетой Лайпи. «Как же я проглядела? Сама отправила к батыру смазливую служанку. Ну, ничего, Серпике, ты больше никогда не будешь рядом с ним. Я по-родственному вытащила тебя из беды, в которой оказалась твоя семья, а ты меня так отблагодарила… на конюшню, негодница!» – госпожа не могла успокоиться от потрясения и буйно расцветавшего внутри чувства ревности.
Вначале Серпике не могла прийти в себя от столь неожиданного поворота судьбы, который мог порушить все уготовленные планы. Забившись в угол сарая, она горько рыдала. Но, выплакавшись и немного успокоившись, вдруг подумала, что, может быть, сам Великий Тенгри направляет всё так, как будет лучше для любимого. Она встала и, пройдя по покоям уже спящего большого дома градоначальника, собрала небольшую дорожную суму, пошла в конюшню и спрятала её в сено около любимого коня госпожи.
* * *
В своей каменной клетке Сила находился без цепей, потому что внешне он был ещё слаб, даже двигался с трудом, был тих и смирен. Но на следующее утро в темницу вместо Серпике с корзинкой еды вошли стражники и связали батыру руки за спиной крепчайшими волосяными верьвями, а ноги меж собою сковали железной цепью так, чтобы пленник мог идти, но медленно, небольшими шагами. Немой пленник отнёсся ко всему совершенно спокойно, даже безразлично. Его расслабленное спокойствие как-то передалось и стражникам. Без суеты, не торопясь, делали они свою работу. Большой воз, каким на торжище возят всякий товар, уже стоял во дворе тюрьмы, когда туда вывели Силу.
– Садись, батыр, поедешь в другое жильё, – с некоторым сожалением рёк начальник тюрьмы – коротконогий, с широким бритым затылком, которому очень нравился безмолвный и покладистый «жилец» его своеобразного «постоялого двора». – Здесь ты был хорошим узником, веди себя так же на новом месте. – Рус улёгся на брошенное на дно воза сено и затих, прикрыв голубые очи. Шестеро конных охранников градоначальника, по трое с каждой стороны, сопровождали воз.
– И зачем батыра в цепи заковали, ведь он ещё слаб, да и куда он, беспамятный, скроется в чужом городе? – спросил один из стражников.
– Так распорядился сам Градоначальник, а нам какое дело, сказали везти, мы и везём, – недовольно ответил длинноусый плотный десятник. Они неспешно миновали уже большую часть пути, когда на коне самой госпожи Лайпи к ним подскакала её верная служанка Серпике.
– Мавляд, господин и госпожа хотят, чтобы Урус-батыр предстал в их доме в крепчайших цепях, а не в этих старых ржавых цепочках и верёвках, которые надел на него скаредный начальник тюрьмы. Вон там уже всё готово, кузнец ждёт, – она указала камчой на стоящую чуть в стороне под сенью раскидистого дерева кузницу.
– А почему господин не послал с повелением кого-то из стражников, чего это я должен слушать приказы девчонки? – стал ворчать и так недовольный своей участью десятник.
– Мавляд, – окликнул его пожилой воин и, подъехав вплотную к старшему охраны, тихо проговорил: – Видишь, на чьей лошади примчалась эта девица, зачем тебе неприятности с госпожой, ты же лучше меня знаешь, какой у неё язык и что она потом наговорит своему мужу. Лучше молчи и делай, как велят.
– Ладно, поворачиваем, – с плохо скрываемой досадой махнул рукой Мавляд. Воз подъехал к кузнице, воины спешились.
– Вставай, батыр, будешь менять свои украшения на более дорогие, – хихикнул пожилой стражник. Но батыр не шевелился, очи его оставались закрытыми, дыхания не было слышно. Пожилой стражник потряс пленника за плечо, но ничего не изменилось.
– Что с ним, неужто помер?
– Да не может быть, просто растрясло на этом возу. Надо побрызгать водой. – Кто-то побежал к кузнецу за водой, но и тёплая вода, политая на чело пленника, ничего не изменила.
– Мавляд, пошли кого-нибудь срочно за лекарем, – встревоженно заговорила служанка, – если с батыром что-нибудь случится, госпожа меня убьёт, – заплакала она.
– Вот ты и скачи за лекарем, – рассерженно огрызнулся вконец раздосадованный неожиданным поворотом дела стражник, подумав про себя, что со служанки какой спрос, а вот с него, десятника, как старшего охранника, спросят, отчего и как вдруг умер пленник, за которого уже и деньги заплачены.
– Да я не знаю, где он живёт! – Серпике разрыдалась не на шутку, схватившись руками за небритые щёки Урус-батыра, моля его проснуться и заливаясь слезами.
– Вот началось, только женских слёз мне и не хватало, кто знает, где живёт лекарь, что лечил уруса?
– Я знаю, – ответил пожилой воин и вскочил в седло.
– Перенесите его в тень, – предложил вышедший кузнец, – пока я буду снимать цепь, потому что в кузнице очень жарко.
Когда воины с трудом перетащили тяжёлое тело, кузнец и его подмастерье, чернявый худой подросток лет пятнадцати, быстро и сноровисто сняли оковы с ног бесчувственного батыра.
– Пошли, поглядишь на цепи, какие лучше надеть, – позвал кузнец десятника.
– Похоже, никакие цепи уже не нужны, – расстроенно махнул рукой стражник, потом рассерженно сплюнул и нехотя двинулся за кузнецом.
