Папа, погоди. Ты действительно считаешь, что этого достаточно для убийства? Ведь мама не единственная знала о бывшем еврействе твоего националиста. Тогда он должен был убить всех, кто был в курсе дела — например, тех, кто учился вместе с ним в ешиве, а это десятки человек. Даже если большинство из них уже в Израиле, кто-то все равно остался. А кроме того, вряд ли мама пошла бы ябедничать национал-патриотам на их руководителя. Это совсем не в ее характере. Ты говоришь, он хорошо был знаком с мамой — значит, он это наверняка понимал.
Ты рассуждаешь вполне логично, но в поступках людей не всегда присутствует логика. Дело в том, что в последнее время у этого господина появились какие-то общие дела с хозяином издательства, где работала мама. Скорее всего, он просто увидел ее там, и… Он же бывший бандит, и для него убийство — самый простой и доступный способ решения проблем.
Но есть и другая версия. Мне не нравится поджог издательства и смерть хозяина. Все это выглядит очень подозрительно. Возможно, владельца «Подвала» и маму убили за одно и то же; возможно, там крутились какие-то темные дела, и мама знала больше, чем следовало. Нам удалось выяснить, что уже после ее смерти кто-то приходил в издательство и спрашивал о ней.
Да, это была ее подруга, парикмахерша. Но тебе об этом знать необязательно.
_____
…Но все это только предположения. Я согласен с тобой, что они звучат не очень убедительно. Больше всего меня настораживает «привет» от Третьей стражи на стене сгоревшего издательства. У нас есть основания считать, что собака зарыта именно здесь.
Папа, ты меня удивляешь. По-моему, как раз надпись на стене — полнейший бред. Я и рассказала тебе о ней просто для полноты картины. Скажи, а откуда ты знаешь про Третью стражу? Ты иностранец и не ходишь в кино…
Дорогая моя девочка, разумеется, я не хожу в кино, не смотрел этого фильма и в жизни, с Божьей помощью, ничего подобного смотреть не буду. Но кое-что про Третью стражу мне известно. Это совсем не то, что ты думаешь… Больше пока не могу тебе ничего сказать, потому что мы еще не закончили расследование.
Кто это — мы? Ты и Борис Бараев? Почему наша семейная трагедия вдруг стала так интересна израильскому миллионеру?
Господин Бараев просто не хочет, чтобы где-то безнаказанно убивали евреев. Что касается нашей, как ты выражаешься, семейной трагедии, то она не особенно интересна даже мне. Между мной и моей бывшей женой давно уже нет ничего общего, и я не стал бы тратить свое время, выясняя, кто и за что мог ее убить в вашей замечательной, культурной, благополучной Москве. Единственное, что меня волнует — чтобы ничто не угрожало тебе и маленькому. Только ради вас я занялся этим делом.
Папа, где же была твоя забота все эти годы? Почему ты ни разу не позвонил и не спросил, как мы здесь живем на одну мамину зарплату?
А известно ли тебе, девочка моя, как я жил «все эти годы»? Сколько грязи было вылито на нашу семью после маминого бегства? А поскольку от семьи остался один я, то мне достались все помои.
А сколько денег понадобилось отдать в пожертвования, чтобы меня все-таки согласились экзаменовать на раввина! Я обязан был срочно жениться, но разве девушка из хорошей семьи пойдет за мужчину, от которого ушла жена? Она же думает о своих будущих детях, о том, как им будет трудно жениться и выходить замуж самим, имея папу с запятнанной репутацией. Благодарение Всевышнему, нашлась Захава, которую врачи еще в детстве предупредили, что она никогда не сможет стать матерью. Так мы с ней оказались вместе — два инвалида, два изгоя. Понимаешь ли ты, что после вашего отъезда я стал паршивой овцой, которую из снисхождения терпели в стаде?..
Половина нашего диалога ведется молча, поэтому я могу не отвечать, правда? Не заставляй меня быть судьей между отцом и матерью. Думаю, скоро ты убедишься, что я и мой будущий ребенок в абсолютной безопасности, и перестанешь тратить свое драгоценное время на расследования.
Ты считаешь, маму могли убить разные люди, и у них были на то причины? Уж коли на то пошло, такие причины были и у тебя. Ведь ваше разводное письмо подделано, и если это выплывет наружу, твой брак признают недействительным. Окажется, что все эти годы ты жил в блуде и получил полномочия раввина незаконно…
Юдит, такие вещи нельзя произносить даже молча! Заповедь о почитании родителей ты должна была учить еще в младших классах.
Кроме того, мама не знала, что с нашим разводом были проблемы; это выяснилось, когда она уже была в Москве. Если, конечно, ты ей ничего не сказала. Ты ведь не сказала?..
Папа, пока. Спасибо, что ты так много делаешь для меня и моей семьи.
_____
До свиданья, дорогая. Я позвоню, когда узнаю что-то новое. Береги себя.
Юля уже не рада была, что втравила отца в это расследование. Собственно, она сама не могла бы себе объяснить, чего добивалась, посвящая его в историю маминой смерти. Ведь она и в самом деле не верила, что здесь можно установить правду, найти виновных, а уж тем более наказать их. Просто ради маминой памяти надо было сделать все возможное. И заниматься этим должны не посторонние люди, вроде парикмахера Натальи Андреевны, а свои, близкие.
Но был ли отец таким уж близким? Похоже, он нашел здесь какой-то собственный интерес. Неужели его, как подростка, увлекла романтика Третьей стражи? А богач Бараев просто не выносит, когда убивают евреев. Юля, честно говоря, просто рассчитывала, что папа оплатит частных детективов. Но он решил идти по следу сам, и видно, что это доставляет ему удовольствие.
Никому по-настоящему нет дела до мамы, никто не вспоминает о том, что ее каким-то образом выманили, вывезли из дома в день поста и молитв, залили в горло водку и сбросили с высоты под колеса проезжающих машин. Наверное, они убили или оглушили ее заранее, для надежности, и она летела с моста, как сломанная кукла, в своей неуклюжей куртке и мешковатых джинсах.
Юля старалась отогнать от себя эту картину, в ее положении такие переживания были совсем не нужны. Но после разговора с отцом ее вдруг пронзила острая, до слез, жалость к маме. Малыш тут же отреагировал на ее настроение, беспокойно заворочавшись.
«Тише, тише, дружок, — прошептала Юля, кладя ладонь на живот и поглаживая его. — У нас с тобой все будет хорошо. Когда ты вырастешь, на свете не будет ни подлых убийц, ни национал-патриотов с еврейским прошлым, ни дурацких фильмов, которые сводят с ума молодых и старых…»
Из Настиной комнаты, как всегда, доносилась дребезжащая музыка. Любочка прошла с пакетами на кухню, раздумывая, что приготовить из куска антрекота и под каким предлогом наведаться к ведущему рубрики Владу Шипову в редакцию журнала «Звездопад». Вопрос с антрекотом был более актуальным, и она решила, что сначала сообразит с готовкой, а о «Звездопаде» подумает, стоя за плитой. Пожалуй, мясо надо чуть-чуть замариновать и поджарить с луком, а Шипову написать письмо. Вот только писатель из нее фиговый, на три слова четыре ошибки, называется «дисграфия». Правила-то она знает, только не видит, что пишет. И у Насти то же самое, с ней Любочка и узнала, что безграмотность — это не позор, а диагноз. В прежние времена о таких тонкостях не подозревали — двойка, и дело с концом. Уж как Люба мучилась, особенно на сочинениях…
