Власть над душами родственника монгольских завоевателей не интересовала, но у него имелась своя философия, суть которой он изложил Розину в самом начале знакомства. Она была проста и неуязвима: если общество опустило тебя в полную парашу — опусти общество еще ниже и очутишься наверху.
— Допустим, в натуре, ты пацан, уголовник, с судимостью и все такое, — объяснял косноязычный Мамай над стаканом какой-то бормотухи. Вольдас не допускал пьянства среди Стражников, но Мамай был исключением. Не только потому, что почти не пьянел, но и оттого, что в глубине души Главный Стражник опасался ему что-либо запретить.
— И ты, в натуре, хуже всех. А они, гля, вокруг все чистые, честные, не подходите близко. Что тебе остается, если ты весь в говне? А замарай этих чистых. Кого на божью траву подсади, кого к делу подключи. Бросят они в тебя камень, если сами с грехом? Вот то-то.
Мамай немного знал Новый завет и по этой причине имел большой зуб на православную веру. В колонии для несовершеннолетних бурятского паренька из древней буддистской общины заставили вместе со всеми ходить на уроки Закона Божьего и отстаивать молебны в часовне, построенной на пожертвования в дар юным уголовникам. Мамая и Будда-то не особенно интересовал, а уж Иисуса он в гробу видал в белых тапочках, даже в изоляторе сидел за отказ учить Священное писание. Но руководство колонии порешило: сказано все — значит, все, ударим Словом Божьим по криминальным наклонностям подрастающего поколения. Мамай покорился, но затаил обиду и на воле, уже связавшись с Третьей стражей, провернул наглое ограбление московского храма.
Дело прошло удачно, при полном при параде — с серой, фосфором и явлением из-под земли воющих призраков Ночи (звездный час Ксюхи и Митеньки). Мамай сбыл украденные иконы и утварь по своим каналам, деньги честно поделил со Стражниками, но Вольдас его за эту самодеятельность пропесочил и даже пригрозил отлучением от рыцарского сообщества. «Конкурентов не трогать ни под каким видом, — назидательно пояснил он. — У попов своя свадьба, у нас своя; вот когда Третья стража по популярности сравняется с православной церковью, тогда посмотрим».
Мамай по-зоновски отшутился: мол, быстро с…лямзил и ушел, называется — нашел, а все было сделано быстро, как концерт по нотам сыграли. Но правоту Главного он, поразмыслив, признал — зарубаться с верующим населением не стоит. А мысль привести в лоно Третьей стражи широкие народные массы Мамая просто восхитила. Она вполне совпадала с его теорией «замарай всех». Мамай вообще шибко уважал Вольдаса, считая, что тот уже претворил его любимую идею в жизнь.
— Потому как лох, которого ты на улице подобрал и в дело послал — он баклан, грабитель, сто шестьдесят первая статья у-ка эр-эф в чистом виде. А ты, Вольдас, — почитаемый человек, Главный Стражник, и вообще масть держишь по-крупному.
_____
Розин на лесть не западал, да и сам себя все время одергивал: не зарывайся. Стоит погнаться за роскошью, пересесть из скромного добротного «ауди» в вызывающий лимузин, начать скупать особняки на Рублевском шоссе — и не заметишь, как роли поменяются. Кто будет охотник, а кто — добыча? И чья вина?.. Твоя, чья же еще. Ибо сказано было: не возжелай лишнего.
Тайная власть над миром — вот что пьянило его куда сильнее, чем богатство. Он уже понял, что богатые в этой стране плачут больше, чем где бы то ни было. И деньги аккуратно переводил в анонимные трэвел-чеки, догадываясь, что не век ему ходить в Главных Стражниках, рано или поздно веревочка совьется.
И куда ж тогда податься бедному крестьянину? Пожалуй, не наследил он только по ту сторону экватора. Значит, придется осваивать темпераментную Латинскую Америку, мечту душки Остапа, или Зеленый континент. А может, податься в тихую Новую Зеландию, где, говорят, не только хищников, но даже комаров не водится?
Нет, не для него эти вегетарианские убежища, он там со скуки сдохнет. Недаром говорил один его калифорнийский приятель: если Австралия — деревня, то Новая Зеландия — избушка лесника. Если придется линять из Москвы, он отправится в глубь России, за Урал, в Сибирь, где своя, совершенно особая, раздольная жизнь. Да-да, за Урал, как беглый холоп. Там, кстати, тоже любят и чтут Третью стражу. Главное, ненароком не залететь в славный город Красноярск, где общественники до сих пор ждут денег на памятник командору Резанову.
Он обдумывал пути к отступлению, а веревочка между тем все вилась и не кончалась! Вольдас после каждой акции с замиранием сердца ждал, что вот теперь-то они точно прокололись, наследили. Или милиция пасет их уже давно, и наконец настал час расплаты, «уже на ордере печать оттиснул прокурор»… Ни в одном глазу! Вылазки Третьей стражи не просто проходили безнаказанно — их словно и не было. Вернее, желтая пресса уже не кричала, а визжала о том, что Стражники ходят по Москве, но в официальных милицейских сводках, которые Вольдас находил в Интернете, их подвиги тонули в общей статистике ограблений и мошенничеств. Никакой паники, никаких заявлений о преступной банде и приказов незамедлительно найти и обезвредить. Правоохранительные органы города, похоже, были заняты более важными делами, чем поимка самонадеянных Стражников.
Недоумевая и даже обижаясь на такое невнимание, Рыцарь Ночи в конце концов пришел к выводу, что расстояние от преступления до наказания куда длиннее, чем нам внушали авторы криминальных романов, начиная с великого Достоевского. Точнее говоря, нарушители закона и его блюстители вращаются на совершенно разных жизненных орбитах, и торжественная поимка преступника происходит, только когда эти орбиты по несчастливой случайности пересекаются. Мамай, имеющий совсем другой жизненный опыт, этой космогонической идеи не разделял, что лишь подтверждало ее правоту. Мамаю в свое время не повезло, и он попал в мизерный процент тех неудачников, которые отдуваются за весь бедовый народ, не желающий ходить прямыми дорожками.
Несмотря на такую невезуху, Мамай никогда на судьбу не жаловался и был абсолютно бесстрашен. Авантюрист Митенька нашел в нем родственную душу. Этому тоже — хлебом не корми, а дай пройти по лезвию ножа. Если б не осторожность Вольдаса, который всегда отмерял и семь, и семижды семь раз, прежде чем рубануть, они бы давно уже спалились или сложили свои буйны головы в темных переулках воровской Ночи.
Лишь однажды Мамай, что называется, стреманулся, причем по неожиданному для Розина поводу. Это случилось после эпизода с Радой.
Мамай решил проблему аккуратно и не без фантазии, чем немало гордился. Но позже, услышав от Главного, что Рада — еврейка из Израиля, он изменился в лице. Вольдаса, который, пожалуй, первый раз видел на плоской, как блин, физиономии помощника отражение каких-то эмоций, это несказанно удивило. И тогда отважный Мамай на полном серьезе поведал ему, что израильских трогать нельзя ни в коем случае. И в доказательство привел вот какую историю.
В колонии для несовершеннолетних проводили некое научное мероприятие — семинар не семинар, исследование не исследование. В честь этого праздника с воли набежало несколько человек народу, и они шарохались по зоне, с кем-то там беседуя и кого-то опрашивая. Дело обычное, в малолетке часто толчется всякий посторонний люд — и священники, и заезжие психологи, и попечительский совет, — и никто их не трогает. Но тут пацанов что-то переклинило (то ли каша несоленая в столовке досталась, то ли кому из крутых в свидании отказали), только подняли они бузу и взяли этих гостей в заложники. Самым натуральным образом: заперлись в школе, которая в то время пустовала по причине банного дня, и двух теток с одним дядькой держали под ножами. Мол, чуть что не так — мочим заложников.
