– Сосед, ты поосторожней, – посоветовал ему усач и глянул на меня. – Мало ли кто что услышит? Времена-то приходят новые, а тюрьмы остаются старые. А ты, парень, если хочешь глянуть, то поспешай. Скоро уж начнут.
– Ага, – я отстал от парочки соседей, не понимая, что теперь мне делать дальше. И как сказать про услышанное моим спутницам.
– Вот зачем полез? – я даже не услышал, как ко мне подошла Рози. – Надо было просто идти к торговым воротам да покидать город. И все.
– Ты знаешь? – сообразил вдруг я. – Гейнард сказал тебе.
– Что их невозможно вытащить из застенков? – уточнила Рози, утащив меня за рукав обратно в переулок, подальше от лишних ушей. – Да, знаю. И про то, что их сегодня сожгут на главной площади города – тоже знаю.
– Так почему молчала? – зарычал в приступе накатившей на меня ярости я. – Мы бы пошли…
– Вот потому и молчала, – Рози цапнула меня за тулуп и пару раз тряхнула. – Именно потому. Чтобы сегодня умерли только двое наших, а не трое.
– Тогда уж четверо, – привычно невозмутимо поправила ее Эбердин. – Я бы с ним пошла.
– Мы им не поможем, – обреченно прошептала Рози. – Никак. Поверьте, я знаю, что говорю. Если даже мой старший брат расписался в том, что ему это не под силу, то это факт, против которого не попрешь.
– Но мы сможем хотя бы проводить их в последний путь, – пытаясь удержать в себя в руках, просипел я.
– Они об этом не узнают, – возразила мне Рози. – Если, конечно, ты не захочешь составить им компанию, и сам себя в руки палача Ордена не предашь. Да что сам? Там наверняка будет куча чернецов, которые станут шнырять по площади, вынюхивая, не пришел ли кто-то из нас сюда как раз с этой целью. В смысле – «проводить в последний путь».
– Они не узнают. – Эбердин прижалась спиной к стене, закинув голову вверх. – Но мы себя не будем чувствовать остаток жизни падалью, которая последний долг своим братьям по оружию не отдала.
– Боги, ну когда уже из вас выйдет вся эта прекраснодушная дурь? – чуть не плача, произнесла Рози. – Хотите идти на площадь? Хорошо. Пошли. Но перед этим запомните всего одну вещь. Всего одну. Если мы сегодня умрем здесь, в Форнасионе, то в ближайшие несколько дней все наши друзья умрут там, в Пустошах. Все до одного. Вы не спасете Лу и Робера, и погубите два десятка тех, кто еще мог выжить. Это ясно? Три наши жизни я уж и не считаю.
– Так выбирайся из города одна, – предложил ей я. – Серьезно. А мы с Эбердин потом вас нагоним. Место встречи мы знаем, время тоже.
– Эраст, ты дурак. – Рози опять смотрела на меня как на ребенка. – Отпустить тебя одного туда? Ни за что. Я потратила на твое воспитание слишком много нервов и времени, а теперь вот так просто все потерять? Вот еще!
– А вот врать не стоило, – буркнула вдруг Эбердин.
– Ты о чем? – повернулась к ней Рози.
– О том, что ты договорилась с братом о судьбе ребят, – пояснила горянка. – Ну да, нас ты успокоила. Но неправильно это.
– Такова жизнь, – и не подумала оправдываться Рози. – Ладно, пошли на площадь. Но близко к помосту не лезьте, помните, что я про чернецов сказала. Впрочем, нет… Я сама выберу место, где мы устроимся. Хоть с этим не спорьте, идиоты!
Помоста никакого на площади, запруженной народом, не было. В ее центре торчали два деревянных столба, вкопанные в высоченные груды утоптанной до состояния камня земли. Добротно к делу Орден подошел, с душой. Видно, что готовились. И хвороста запасли немало, причем сразу в вязанках, чтобы обкладывать столбы было удобнее.
Но в полной мере оценить труды Ордена я смог только тогда, когда на площадь привезли наших друзей. Собственно, тогда же я понял до конца, почему Рози так не хотела, чтобы мы сюда шли. Она слишком хорошо знала меня, а потому, как только двери черной кареты, в которой находились узники Ордена, открылись, сразу же вцепилась мне в плечо.
Глава двадцатая
Первым из кареты вышел Робер. Хотя «вышел» – это не слишком правильное слово. Было видно, что каждый шаг, каждое движение дается ему с немалым трудом, одну ногу он попросту подволакивал, поскольку та, похоже, не очень ему подчинялась. Да, палачи Ордена славно потрудились над нашим другом. Его лицо было одним сплошным кровоподтеком, правая рука висела плетью, а на теле, которое виднелось из-под когда-то белой, а теперь испещренной бурыми пятнами драной рубахи, нам даже отсюда хорошо были видны следы ожогов.
И все равно, даже такого, практически искалеченного, нашего друга боялись. Иначе зачем вокруг него столпилось столько чернецов? И почему каждый его палец на руках был закован в стальной кругляш, покрытый рунной вязью? Я слышал про такие оковы. «Перчатки магов», порождение Ордена, блокирующие любую магию.
Они боялись его.
И Луизу тоже. Она вышла из кареты следом за своим избранником, причем Робер подал ей свою левую руку. По традиции следовало бы правую, но такой возможности у него не имелось. Да, впрочем, Лу и не поняла даже, что условности нарушены. Потому что она не могла ничего видеть.
Орден ослепил ее. Ей выжгли второй, уцелевший в переделке у Гробниц, глаз. И я знаю, кто это сделал.
Форсез. Клянусь всеми богами, это его рук дело.
Он ждал моих друзей там, у столбов, и даже сквозь непроницаемый мрак, находящийся под капюшоном, я распознал торжествующую улыбку на его лице. Точнее – том кошмаре, что заменяет ему лицо.
Если бы я мог все вернуть назад, то этот скользкий гад никогда бы не вышел из Палаты Раздумий. Да пусть меня бы даже в Силистрии казнили за это, я согласен на такой размен. Прав был Монброн, тысячу раз прав. Надо было его придушить. Надо!
Он терпеливо ждал, пока наши друзья доковыляют до того места, где им предстояло умереть, и только после этого что-то им сказал.
Луиза, услышав его голос, покрутила головой, Робер, придерживающий ее за руку, что-то шепнул ей на ухо, та улыбнулась, показав десны с обломками зубов, и тихонько зашлепала босыми ногами дальше, оставляя за собой следы в виде капелек крови.
И я понял – для них Форсеза не существовало. Как, впрочем, и близкой смерти, и толпы вокруг, и палачей Ордена. Они просто радовались тому, что снова вместе. И навсегда останутся друг с другом, потому что их души уйдут за Грань рука об руку.
– Милости, – гаркнул кто-то из толпы. – Милости!
Правильней было бы крикнуть: «королевской милости», но Стивен Третий на казнь не пожаловал.
– Дети же еще совсем! – поддержали крикуна сердобольные горожанки. – Какое такое зло они сотворить могли?
Толпа зашумела, и это очень не понравилось появившимся у столбов, к которым уже привязывали наших друзей, отцам-настоятелям.
– Маги есть зло! – рявкнул один из них, да так, что перекрыл многоголосый гул. – Возраст и пол не есть основание для милосердия! Любой, кто использовал волшбу во вред людям, повинен смерти! А кто ее специально для того учил – сожжению на медленном огне! А те, кто милости для врагов рода человечьего просит, считай род тот самый предают! Они хуже магиков! Они изменники, потому тоже смерти повинны!
