Она сжимает и разжимает кулаки, чешет голову. Все время меняет позы – закидывает одну ногу на другую, ставит обе ноги на землю, снова скрещивает их… Наверное, не очень удобно так долго сидеть на качелях. Потом она отталкивается ногами от земли. Смотрит налево, направо, задирает голову и открывает рот, чтобы поймать капли дождя, которые падают с неба.
Сам не знаю, сколько времени я вот так глазею на нее. Достаточно долго, наверное, потому что пальцы немеют от холода и сырости.
Проходит какое-то время, и девушка встает с качелей и направляется к воде. Угги каштанового цвета вязнут в сыром песке. Идти по песку трудно, да еще сильный боковой ветер. Он толкает ее то туда, то сюда; она раскинула руки в стороны, как будто идет по канату. Ставит одну ногу перед другой, осторожно продвигается вперед.
Она останавливается в трех шагах от линии прибоя. А я не свожу с нее взгляда.
Дальше начинается самое странное. Сначала она снимает сапоги, стараясь не потерять равновесие. Стаскивает сначала один, потом второй и ставит их рядом на песок. Когда она снимает носки, я думаю: «Она что, спятила?» Подумать только – хочет помочить ноги в озере Мичиган! В ноябре! Вода сейчас почти ледяная, не выше одного градуса. Она не боится переохлаждения?
Носки она засовывает в сапоги, чтобы их не унесло ветром. Я по-прежнему сижу на своем наблюдательном пункте и жду, когда девушка просеменит к озеру и намочит ноги, но она никуда не идет. Проходит миг – а может, много мгновений, не знаю, я совершенно потерял счет времени, – и она начинает расстегивать куртку. Куртка летит на песок рядом с сапогами и носками. Когда она начинает стаскивать с себя джинсы, я думаю: «Не может быть. Этого просто не может быть». Озираюсь по сторонам – нет ли еще кого-то на берегу. Может, кто-нибудь подтвердит, что все происходит на самом деле, что у меня не просто разыгралась фантазия? Неужели все взаправду? Не может быть. Не может быть, чтобы это было на самом деле.
Сам не замечаю, что встал и иду в ее сторону. Прячусь за деревянными колоннами, которые держат навес над площадкой для пикников. Я обнимаю колонну руками и прищуриваюсь. Наблюдаю за тем, как Перл расстегивает молнию на джинсах, потом стаскивает их с себя, усевшись на мокрый песок. Джинсы она кладет рядом с курткой и сапогами. Дождь усилился; он косой из-за ветра. Заливает даже на площадку для пикников; я насквозь промок. Потом она встает и берется за свою синюю толстовку. Больше на ней ничего нет. Только толстовка и трусики. И шапка с шарфом.
А потом она снимает и толстовку.
И идет в воду. В одном нижнем белье, шарфе и шапке. Она входит в воду, как будто не чувствует холода, словно императорский пингвин. Она явно собирается намочить не только ноги. Слежу за тем, как вода доходит ей до лодыжек. Потом до коленей. Она не останавливается. По-моему, она могла бы дойти до самого Чикаго, водя руками по поверхности воды. Набегающие волны накрывают ее с головой.
Вскоре я понимаю, что вышел из-под крыши и стою на песке. Как я туда попал? Не знаю. Здравый смысл подсказывает, что нужно позвать кого-то на помощь. Но кого – полицейских? Или, может быть, доктора Джайлса?! Сколько времени нужно для того, чтобы началось переохлаждение? Пятнадцать минут? Полчаса? Не знаю. Конечно, я никого не могу позвать, потому что я совершенно оцепенел и лишился дара речи, а ноги будто примерзли к песку. Я даже не в состоянии достать из кармана телефон. Потому что не могу отвести взгляда от Перл. Она уже плывет. Плывет кролем, плывет так давно, что уже пора звать на помощь. Я смотрю, как она неспешно двигает руками – то одна наверху, то другая. Ноги ритмично двигаются в воде без брызг. Она плывет и плывет, ни разу не повернув голову. Мне кажется, что она даже не дышит, как будто рыба с жабрами вместо легких и плавниками.
Если бы мне было чем заняться, наверное, я бы не стоял на берегу и не смотрел, как она плывет. Но делать мне нечего. Поэтому я стою и смотрю, как она плывет.
Потом – я по-прежнему стою на том же месте – она разворачивается к берегу. В то время как любой нормальный человек, дрожа, выбежал бы из воды и постарался поскорее обсушиться и согреться, она этого не делает. Она шагает медленно, неторопливо. Как будто рассчитывает каждый шаг. Она, конечно, вся мокрая. Белье стало абсолютно прозрачным. Ноги облеплены мокрым песком, который у меня на глазах темнеет.
Мне бы отвести глаза. Я понимаю, что должен отвести глаза. Но не могу.
Нельзя меня за это винить. Какой восемнадцатилетний парень на моем месте отвернется, отказываясь посмотреть? Уж точно не я. Уверен, что ни один из моих знакомых тоже не отвернулся бы.
И потом, мне кажется: она сама хочет, чтобы ее видели.
И вот она стоит на мокром песке, и вода словно замерзает у нее на коже на осеннем холоде. Она не пытается ни вытереться, ни одеться. Теперь она стоит спиной к озеру и смотрит на детскую площадку, на карусель, на жухлую траву, на голые деревья. И на меня.
Неожиданно она поворачивается ко мне и машет рукой.
И я доказываю всему миру, что я – последний трус, потому что ухожу, притворяясь, что не заметил ее.
Куин
Телефон Эстер звонит где-то на кухне. Бегу туда, рассчитывая найти его на рабочем столе рядом с банками с мукой, сахаром и печеньем. Но не тут-то было. Я никогда не подхожу к ее телефону и даже не замечаю звонка, но сейчас мне вдруг делается тревожно. Может быть, Эстер действительно попала в беду; может быть, ей нужна моя помощь. Может быть, звонит сама Эстер – хочет попросить меня о помощи. Например, она заблудилась, ей не хватает денег на такси… ну или что-то вроде того.
Но ведь в таком случае она скорее позвонила бы на мой телефон. Конечно, это логично. И все-таки… Может быть… Включаю духовку вместо подсветки и слушаю глуховатый рингтон. Иду на звук, как сказочные Гензель и Гретель шли по хлебным крошкам в глухом темном лесу. Звук слабый и доносится как будто издалека – или как будто в ушах у меня вата. Я открываю и закрываю дверцы духовки, холодильника, кухонных шкафчиков, хотя это кажется совершенно нелепым – искать телефон в холодильнике. И все же я ищу.
Продолжаю поиски. Телефон умолкает и звонит снова. Я почти уверена, что звонок переключится на автоответчик и все поиски ни к чему не приведут, как вдруг нахожу его в кармане красной толстовки на молнии, которая висит на плечиках в нашем крошечном шкафу для верхней одежды.
Выхватываю телефон, обрушив вешалку, и, глядя, как она падает на пол, нажимаю кнопку приема вызова. На экране вижу: «Неизвестный номер».
– Алло! – кричу я, прижимая трубку к уху.
– Это Эстер Вон? – спрашивает голос на том конце линии.
– Нет, это не она! – выпаливаю я и тут же жалею о том, что поспешила. Наверное, надо было ответить: «Да, это я». Зачем? Затем, что мне любопытно. И дело не только в неизвестном номере. Мне тоже то и дело звонят с неопределяемых номеров. Как правило, звонят коллекторы и напоминают о неоплаченных счетах: старых кредитных картах с отрицательным балансом, по которым я не платила годами, о студенческих кредитах.
