Может быть, потому, что думаю: ей достаточно лгали, и она заслуживает правды.
– Действительно страшно, – соглашается она. – Ты когда-нибудь видел ее после… ну, ты понимаешь… потом?
– Имеешь в виду – ее тело? После того, как она умерла? – уточняю я, и она кивает: да. Именно это она и имеет в виду. – Нет. – Я качаю головой. – Когда она умерла, я еще не родился. Знаю обо всем только с чужих слов.
– Вот как, – говорит она. Похоже, она немного подавлена; как будто ей хочется услышать что-нибудь еще. Наверное, она жалеет, что я не видел трупа Женевьевы. Но больше мне рассказать нечего. – Представляю, как горевали ее родные! – говорит она, и я киваю:
– Да. Они очень горевали. – Хотя я и этого не знаю. Я ничего не знаю о родных Женевьевы. Они уехали из нашего городка задолго до моего рождения.
А потом я начинаю гадать.
– Когда умрешь, как по-твоему, ты вернешься на землю в виде привидения? – спрашиваю я. Вопрос не имеет прямого отношения к нашему разговору; он всецело гипотетический. Теоретический, спекулятивный и совершенно надуманный. Конечно, я не верю в привидений, и все же спрашиваю – просто так, ради поддержания разговора.
– Нет, – решительно отвечает она. – Ни в коем случае! Никаких привидений не существует. И потом, если бы они существовали, думаю, меня вряд ли бы кто-нибудь испугался. – И она светит фонариком себе под подбородок, напускает на лицо загробное выражение и издает призрачные стоны: – О-о-о… О-о-ох…
Я смеюсь.
Она совсем не страшная, скорее наоборот. И ее голос, и теплая улыбка, и добрые глаза утешают. Оказывается, что я больше не нервничаю… Ну почти. Я по-прежнему до смерти боюсь сморозить какую-нибудь глупость и все испортить. Но ее саму я нисколько не боюсь. Есть в ней нечто такое, отчего рядом с ней чувствуешь себя непринужденно.
– Ну а ты? – спрашивает она, имея в виду, вернусь ли я из загробного мира и стану ли преследовать своих близких. Я отвечаю: да. Я бы кое-кого преследовал. Ну, не совсем близких, но некоторых людей – с удовольствием.
– Я бы разобрался со всеми парнями, которые цеплялись ко мне в школе. С девчонками, которые не обращали на меня внимания. С моей начальницей, миссис Придди, которая вечно ко мне придирается… Ну и так далее, – говорю я и на минуту лелею мысль о том, как мой призрак достает Придди из загробного мира. Я улыбаюсь. Идея мне нравится.
– Ты когда-нибудь думаешь об этом? – спрашивает она.
– О чем?
– О смерти, – говорит она. – Об умирании.
– Нет. – Я качаю головой. – Точнее… в общем, нет. О таких вещах стараюсь не думать. А ты?
– А я – да, – признается она. – Я думаю о таких вещах все время.
– Почему? – спрашиваю я, и она придвигается ближе. В самом деле или у меня разыгралась фантазия? Не знаю, но вдруг мне кажется, что она совсем рядом, и если я захочу, то могу дотронуться до ее руки. Я этого не делаю, но представляю, будто делаю, провожу пальцем по ее мягкой, гладкой коже. – Ведь тут вроде от тебя ничего не зависит. Знаешь, мы все когда-нибудь умрем.
– Да, знаю, – отвечает она. – Я все понимаю. Просто… что, если этот день настанет скоро?
– Не скоро, – уверяю я, но, конечно, понятия не имею, скоро ли настанет такой день. Через мгновение на нас сверху может упасть кусок потолка и раздавить обоих. – Постарайся не думать об этом, и все. Живи настоящим – или как там говорят? Наслаждайся жизнью и все такое.
– «Наслаждайся жизнью», – повторяет Перл. – Живи настоящим и наслаждайся жизнью… – Она поворачивается ко мне, и в полумраке мне кажется, что я вижу на ее лице лучезарную улыбку: – Ты очень умный, знаешь? – спрашивает она, и я киваю и говорю, что знаю. Я и в самом деле умный. Но оказывается, ум не всегда помогает попасть туда, где тебе следует быть. Иногда для этого требуется известная храбрость. Поэтому я делаю глубокий вдох, тянусь к ней и беру ее за руку. Я спешу взять ее за руку, пока внутренний голос не завопит: «Нет!!!» До того, как моя в высшей степени логичная и благоразумная половина приведет девяносто девять доводов в пользу того, что все кончится плохо: она посмеется надо мной, отдернет руку, даст мне пощечину, уйдет. Но подушечка моего холодного пальца гладит атласную поверхность ее кожи, и, когда она не отдергивает руку, я улыбаюсь. Тайно, про себя, лукаво улыбаюсь. Улыбаюсь вяло, робко – я не хочу, чтобы она видела такую улыбку, и все же она проникает во все потайные уголки моего существа.
Я счастлив, так счастлив, что и представить себе не мог.
Перл не произносит ни слова; она не смеется; она не уходит.
Мы сидим на полу в старом темном доме, молча держимся за руки и думаем о чем-то другом, чем привидения, смерть и умирание. По крайней мере, я думаю вовсе не о привидениях, смерти и умирании, хотя, конечно, понятия не имею, о чем думает она, пока она мне не скажет.
– Я хочу ее увидеть, – вдруг говорит Перл.
– Кого? – спрашиваю я.
– Женевьеву, – отвечает она.
– Имеешь в виду – привидение? Призрак Женевьевы?
Я чувствую полную нелепость таких слов. Странная просьба, чтобы не сказать больше… Неужели она хочет, чтобы я вызвал призрак Женевьевы? Когда-то, очень-очень давно, я участвовал в спиритическом сеансе… но я совершенно уверен, что сейчас речь не об игре. Мы могли бы устроить спиритический сеанс. Зажечь свечи, сидеть, держась за руки, и вызывать дух Женевьевы. По-моему, это полная ерунда. И все-таки мне кажется, Перл может попросить у меня что угодно, и я постараюсь выполнить ее просьбу.
И все же я испытываю немалое облегчение, когда она качает головой.
– Нет, – говорит Перл, – я хочу видеть ее могилу. Место, где ее похоронили.
– Сейчас ночь, – напоминаю я, даже не заикаясь о том, что ее предложение, мягко говоря, странное. Зачем ей нужно видеть могилу Женевьевы? И почему именно сейчас?
– Ты ведь не боишься, нет? – с улыбкой спрашивает Перл, выдергивает руку и встает. Потом она подбоченивается и смотрит мне в глаза. Она бросает мне вызов.
Я качаю головой. Конечно, я не боюсь. Встаю, отряхиваю брюки от пыли. Девушка приглашает меня на полуночное свидание на кладбище! Чтобы отказаться от такого, надо быть полным дураком!
– Живи сейчас, – напоминает мне она, когда мы по очереди вылезаем в окно. – Наслаждайся жизнью.
– Наслаждайся жизнью, – повторяю я как попугай.
Мы снова идем по улице. За то короткое время, что мы провели в доме, на улице похолодало; ветер усилился. Холодно, но Перл держится рядом со мной, ближе, чем раньше, и мне отчего-то тепло. Я снова беру ее за руку, на этот раз долго не раздумывая; просто беру, и все. Она не пытается высвободиться, и мы идем на старое кладбище, держась за руки. Мне совсем не кажется странным, что она лет на десять старше меня. Наоборот, все правильно. Мы не разговариваем, не болтаем о пустяках. Мы вообще ничего не говорим. Я веду Перл на кладбище, собираясь показать ей могилу Женевьевы. Правда, иногда у меня закрадывается подозрение, что именно Перл тащит меня туда. Она хочет посмотреть, где похоронена Женевьева.
