«Командующим 7-й и 23-й Армиями, Командирам 19 СК, 5 °CК, 7 °CК, 1МК, 10 МК
1. Войскам Северного фронта, находясь в постоянной готовности к отражению наступления противника, продолжать усиливать и развивать полосы обороны, обращая главное внимание на создание противотанковых препятствий, подготовку заграждений и минирования на всей глубине согласно плана.
2. До открытия боевых действий сухопутными частями противника огня не открывать. Только с открытием им первым артиллерийского огня или при его внезапной танковой атаке обрушиться всей мощью нашей артиллерии на танки, на разведанные огневые позиции артиллерии противника и районы сосредоточения его танков и пехоты, а огнем минометов по исходному положению пехоты.
Ком. войсками Северного фронта Попов
Член Военного Совета Клементьев
Член Военного Совета Штыков
Член Военного Совета Кузнецов» (305)
Форма в данном случае столь же примечательна, как и содержание. Директива Военного Совета выпущена без номера и без даты. Правда, на самом машинописном листе с текстом Директивы стоит угловой штамп: «Оперативный отдел штаба ЛВО, Исх. № 3009, 27.6.41 г.» Почему «штаба ЛВО», если уже начиная с вечера 22 июня все документы идут от имени командующего и штаба Северного фронта, да и данная Директива подписана командующим фронтом, а не округом? Далее в «шапке» Директивы отсутствует 14-я армия (одна из трех армий Северного фронта), зато наличествует не существующий в реальности «7 °CК» (70-й стрелковый корпус). Скорее всего составители имели в виду «70 сд», т. е. 70-ю стрелковую дивизию, которая на самом деле существовала, в состав стрелковых корпусов не входила и подчинялась непосредственно командованию фронта. Наконец, на документе нет подписи начальника штаба округа – а это уже очень странно. В соответствии с Положением о Военном Совете округа, утвержденным 16–17 мая 1937 г., в состав ВС входили три человека: командующий, начальник штаба и так называемый ЧВС (член Военного Совета, т. е. представитель партии, комиссар) (146, стр. 13). Все известные Боевые приказы, Оперативные сводки и Директивы первых дней войны подписывал начальник штаба Северного фронта генерал-майор Никишев или (весьма редко) его заместитель, начальник оперативного отдела штаба генерал-майор Тихомиров. Здесь же их подписей нет.
Остается предположить, что Директива готовилась в спешке и нервной суете. Самым ярким подтверждением «нервной суеты» в штабе фронта является то, что командующий решил подкрепить свое решение подписями сразу ТРЕХ партийных бонз: корпусного комиссара Н.Н. Клементьева, первого секретаря Ленинградского горкома, дивизионного комиссара А.А. Кузнецова и второго секретаря Ленинградского обкома, бригадного комиссара Т.Ф. Штыкова.
Теперь от формы перейдем к содержанию. Какое событие так взволновало военных и партийных руководителей самых высоких рангов?
Вечером 25 июня парламент принял решение считать Финляндию находящейся в состоянии войны против СССР. На следующий день, 26 июня 1941 г., с радиообращением к нации выступил президент страны Р.Рюти:
«…Сейчас, когда Советский Союз в связи с войной между Германией и СССР распространил свои военные действия на территорию Финляндии, нападая на мирных жителей, наш долг защищаться, и мы сделаем это решительно и единодушно всеми имеющимися в нашем распоряжении моральными и военными средствами. Наши возможности выйти успешно из этой второй оборонительной войны на этот раз совершенно другие, чем были в прошлый раз, когда мы находились под натиском восточного гиганта. Вооруженные силы великой Германии под руководством гениального предводителя канцлера Гитлера успешно сражаются вместе с нами против известных нам вооруженных сил СССР… Советский Союз теперь не сможет выставить против наших вооруженных сил той сокрушающей превосходящей силы, которая прошлый раз сделала нашу оборонительную борьбу безнадежной.
Сейчас Советский Союз оказался по численности в равной борьбе, и успех нашей оборонительной борьбы обеспечен» (17, стр. 54).
Так что такого удивительного увидели (услышали) советские генералы в Ленинграде и маршалы в Москве? Какой другой реакции на массированные бомбардировки Финляндии они ожидали? И разве же финские войска не именовались «войсками противника» во всех документах частей и соединений Северного фронта уже начиная с 22–23 июня?
Теперь от вопросов риторических перейдем к вопросам содержательным.
Директива Военного Совета Северного фронта однозначно требует отдать инициативу противнику («до открытия боевых действий сухопутными частями противника огня не открывать. Только с открытием им первым артиллерийского огня или при его внезапной танковой атаке…). Оставим пока в стороне многократные упоминания о «танках противника» и необходимости обратить «главное внимание на создание противотанковых препятствий», которые встречаются в Директиве Военного Совета и приказе командира 10-го мехкорпуса (и это при полном отсутствии немецких или финских танковых частей на фронте 23-й и 7-й армий). Важнее другое – почему приказано «первыми огонь не открывать»? Почему и зачем надо дарить противнику инициативу и все очевидные тактические преимущества первого удара?
Единственным возможным объяснением (и оправданием) такого странного оперативного искусства могут быть только внезапно возникшие политические интересы, которые возобладали над военной целесообразностью. Так сказать, «второе пришествие» легендарной идеи «на провокации не поддаваться». Однако именно эта логика в данном случае просто поражает своей абсурдностью. «Рюти объявил войну». Финляндия уже находится в состоянии войны с СССР. Война уже официально объявлена, и никаких «провокаций» после этого не может быть в принципе. Теперь остается только передать соответствующее заявление советского правительства финскому послу в Москве и после этого начинать реализовывать предвоенные планы «активной обороны». Безо всяких ограничений.
В июне 41-го все было сделано точно наоборот. 25 июня без объявления войны, без отзыва посла из Хельсинки, без официального уведомления о расторжении Московского мирного договора 1940 года по территории Финляндии наносится массированный бомбовый удар. Объектами нападения становятся даже города (Миккели и Рованиеми), расположенные на глубине 100–150 км от границы. Два дня спустя войскам, расположенным непосредственно у границы, ставится задача ждать, когда противник перейдет в наступление, но самим первыми огонь не открывать. То есть когда было нельзя – тогда можно. А когда уже можно – нельзя?
Подписанный в те же дни Приказ № 1 Верховного главнокомандующего финской армией маршала Маннергейма звучал гораздо более определенно:
«Солдаты Финляндии!
Наша славная Зимняя война завершилась тяжелым миром. Несмотря на заключенный мир, наша страна явилась для врага объектом беззастенчивых угроз и постоянного шантажа, что вместе с преступным подстрекательством, направленным на подрыв нашего единства, показывает, что враг с самого начала не считал мир постоянным. Заключенный мир был лишь перемирием, которое теперь закончилось.
