Как было уже выше отмечено, предвоенные оперативные планы западных военных округов (в том числе и Ленинградского ВО) не опубликованы, поэтому о конкретных задачах, поставленных перед 23-й армией Северного фронта, можно только догадываться. Тем не менее, учитывая сосредоточение за фронтом 5 °CК главных резервов 23-й армии (10-й мехкорпус, 70-я стрелковая дивизия) и включение в состав 5 °CК трех артполков РГК (101-й, 108-й, 519-й) из четырех, можно предположить, что по планам советского командования главные события «активной обороны» должны были произойти в полосе между берегом Финского залива и рекой Вуокси.
Такие же намерения приписывались и противнику. В журнале боевых действий (ЖБД) 23-й армии читаем (запись от 23 июня): «Противник продолжает интенсивно сосредотачивать войска к госгранице, главным образом в направлении Лаппеенранта – Выборг и Хамина (поселок на берегу Финского залива в 30 км от границы. – М.С.) – Выборг, а также в районах оз. Пурауярви и Якола (т. е. между Иматра и Энсо. – М.С.), подтягивая мотомехчасти» (347).
В дальнейшим мы увидим, что такая оценка ситуации и группировки противника оказалась глубоко ошибочной.
Накануне войны дивизии 10-го мехкорпуса дислоцировались в южных пригородах Ленинграда (Пушкин, Павловск, Гатчина), и для выдвижения в район развертывания за фронтом 5 °CК (в «треугольнике Выборг – Хейниоки – Кямяря) танковым дивизиям предстояло пройти своим ходом 170–180 км. Эта задача оказалась для них очень непростой. Даже в подготовленной и оснащенной лучше других 21-й танковой дивизии марш продолжался двое суток, а танки израсходовали при этом 14–15 моточасов, что явно свидетельствует о том, что значительная часть «марша» состояла из стояния в пробках и заторах. В одном из двух танковых полков дивизии (42 тп) к 13:00 24 июня в район сосредоточения вышло 75 танков из 91 (348). 16 танков остались на маршруте из-за различных технических неисправностей.
24-я танковая дивизия в ходе марша буквально рассыпалась. 49 танков (22 «БТ‑2» и 27 «БТ‑5») оказались неисправны и были оставлены в месте постоянной дислокации дивизии. В 15:00 23 июня в поход вышло 178 танков, из которых к концу дня 26 июня до указанного района развертывания доползло всего лишь 92 танка, причем боеготовыми из них считались только 62. «Текущий ремонт их тормозится отсутствием инструмента и запасных частей» (349). Да, с инструментом и запчастями в этой дивизии всегда были большие проблемы. И не только с инструментом:
«…Оба холодных машинных парка требовали капитального ремонта перекрытия и установки новых дверей. Машины, которым не хватало места в парках, стояли под открытым небом, и укрыть их было невозможно из-за отсутствия брезента… В стационарных мастерских из механического оборудования имелись два изношенных токарных станка и один сверлильный станок… Боевые и вспомогательные машины, за исключением полученных с Ижорского завода 17 бронемашин «БА‑10», не были укомплектованы возимым индивидуальным комплектом запасных частей, инструментом и принадлежностями. Для производства ремонта боевых и вспомогательных машин недоставало кривошипов ленивцев, траков гусениц, бортовых фрикционов, стартеров, аккумуляторов, полуосей, промежуточных выхлопных труб, выхлопных коллекторов и прокладок к ним, рессор и амортизаторов…» (312)
Мы привели столь обширную цитату из монографии, посвященной короткой истории 24-й танковой дивизии, главным образом учитывая дату выхода в свет этой книги – 2006 год. Достаточно молодой автор в лучшем виде воспроизвел и даже преумножил традиции «плача Ярославны», сформированные в классической советской историографии. Судя по длинному перечню отсутствующих труб, прокладок, дверей и брезента, война стала для этой воинской части ошеломляющей неожиданностью – точно так, как посевная и уборочная каждый год поражали своим неожиданным приходом колхозные МТС. Но есть и одна большая разница: МТС порой располагалась в глухой сибирской тайге, за сотню километров до ближайшей железнодорожной станции, а 24-я танковая дивизия страдала от отсутствия гаечных ключей и отверток в 20 км от Ленинграда – крупнейшего центра военной промышленности СССР. И танковых дивизий в составе Ленинградского военного округа было не тысяча и одна, а всего лишь четыре…
На удивительный «порядок в танковых частях» Военный Совет Северного фронта обратил, наконец, свое внимание 28 июня 1941 г. В этот день ВС фронта выпустил приказ № 143532, специально посвященный маршу 24-й танковой дивизии:
«Марш 24 танковой дивизии в район сосредоточения был организован плохо. Дивизия прибыла в район не подготовленной для выполнения боевой задачи. Большая часть боевых машин была оставлена по пути движения. Только на участке Парголово – Кивеннапа 25.6.41 г. на 18:00 стояли неисправными или без горючего 39 машин дивизии… Машины оставлены на дороге без оказания технической помощи, и экипажи предоставлены сами себе. Командиры дивизий и полков не приняли своевременные меры к розыску и оказанию технической помощи отставшим машинам. Также не проявлена забота и о личном составе этих машин, которые остались без продовольствия и питались случайно (исключительно хлебом) от проходивших войсковых частей…» (350)
Стоит обратить внимание на фразу про «отсутствие горючего». Колесно-гусеничные танки «БТ» имели запас хода более 200 км на гусеницах и более 400 км на колесах. От Павловска до Выборга они могли дойти без единой дозаправки на марше… К счастью, все это происходило на собственной территории, без какого-либо воздействия воздушного или наземного противника. В конце концов отставшие машины заправили бензином, поменяли на них прогоревшие трубы и прокладки, а 28 июня в дивизию поступило 49 относительно новых танков «БТ‑5» (351). В результате к 28 июня 1941 г. в районе сосредоточения 24-й танковой дивизии находилось уже 177 танков, 33 бронемашины, 324 автомобиля всех типов и назначений, 15 радиостанций (не считая танковые), а также 6895 человек личного состава (312).
Долго стоять в районе сосредоточения танкам 10-го мехкорпуса не пришлось. Как только 10 МК оказался в «зоне досягаемости» командования 23-й армии, так все уставы, все наставления, вся предвоенная теория о массированном использовании танков в составе крупных механизированных соединений, все уроки немецкого «блицкрига» на Западе, многократно изученные на штабных учениях, – все было немедленно отвергнуто и забыто.
Десять бронеавтомобилей «БА‑10» «для охраны штаба армии», пять танков «для действий совместно с 115-й стрелковой дивизией», танковый батальон в составе 24 машин «в распоряжение командира 43-й стрелковой дивизии», танковая рота в составе 10 машин «в распоряжение командира 19-го стрелкового корпуса», танковый батальон в составе 2 рот (20 танков БТ) «для усиления 123-й стрелковой дивизии», пять танковых взводов трехмашинного состава от каждой дивизии «для противотанковой обороны в полосе стрелковых корпусов», зенитная батарея 24-й танковой дивизии «для прикрытия штаба 23-й Армии»…
Странная работа была проведена в полосе 123-й стрелковой дивизии силами понтонно-мостового батальона 24-й танковой дивизии. 123 сд находилась на левом фланге 23-й армии. В полосе обороны этой дивизии протекает небольшая лесная речка Тервайоки. Невеликая это преграда на пути противника, который (как предполагали в штабе 23-й армии) будет наступать, да еще и с танками, с направления Хамина – Выборг, но военные саперы знают много способов, которыми можно усилить естественную речную преграду. Параграф 409 Полевого Устава ПУ‑39 дает такие указания: «Оборонительные свойства речного рубежа могут быть усилены, помимо искусственного поднятия уровня воды (заболачивание), системой искусственных заграждений (увеличение крутости берегов, постановка мин и проволочных заграждений в воде и т. д.)». Однако саперы 24-й танковой дивизии занялись не увеличением «крутости берегов», а постройкой моста через Тервайоки (312). Зачем? Об этом в известных автору документах ничего не сказано.
