Вопрос о том, представляли ли поспешно сооружаемые финские укрепления по линии Котка – Лаппеенранта, Котка – Коувола преграду настолько сильную, что риск больших возможных потерь при их прорыве оправдывал перенос направления главного удара в лесную чащу, является дискуссионным. С гораздо большей уверенностью можно предположить, что именно решение нанести удар через озерно-лесной район обусловило «ничтожно малое» (по советским меркам «малое») количество танков, выделенных для проведения операции. На 15 сентября 1940 г. в Красной Армии числилось 17,6 тыс. танков (и это не считая 5,8 тыс. танкеток «Т‑27»/ «Т‑37»/ «Т‑38»). В одном только Ленинградском ВО числилось 2766 танков (опять же не считая пулеметные танкетки) (34, стр. 594). А к предполагаемой войне против Финляндии привлекалось в составе 3 танковых бригад (из более чем 26, имевшихся в составе РККА) всего лишь 785 танков (120, стр. 256).
В тексте «Соображений по развертыванию Вооруженных сил Красной Армии на случай войны с Финляндией» от 18 сентября 1940 г. нет ни малейших упоминаний о возможной дате начала этой войны. Тем не менее анализ оперативного плана и структуры группировки войск позволяет сформулировать гипотезу о том, что планировалась еще одна «зимняя война». Строго говоря, на вопрос о том, в какое время года в районе Сайменской озерной системы лучше вести крупную наступательную операцию, следует ответить: «Всегда хуже». Зимой – глубокий снег и мороз, короткий световой день, что резко ограничивает боевые возможности авиации. Летом – топкое бездорожье и тучи кровососущего гнуса. И тем не менее зима, сковывая поверхность озер и болот твердым панцирем льда, значительно повышает проходимость местности, а следовательно, и возможность для тактического и оперативного маневра. Для той группировки, которая вырисовывается из сентябрьских «Соображений» (пехота с минимальным числом танков, поддерживаемая очень крупными силами авиации), зима все же несколько предпочтительнее.
Такой вывод может показаться парадоксальным, но лишь на фоне ходячих легенд о «40-градусных морозах» и «двухметровом снежном покрове», помешавшем Красной Армии «освободить» Финляндию в декабре 1939 года.
Зима в южной Финляндии (как и во всех приморских регионах Европы) достаточно мягкая (по нашим российским меркам). Средняя по результатам многолетних метеорологических наблюдений температура января в Хельсинки составляет 2,7 градуса ниже нуля, а в целом по южным районам страны – от 3 до 7 градусов. Лютые морозы зимы 39–40 гг. были уникальной природной аномалией, небывалой за предыдущие сто лет. Но и в ту невероятную зиму температура воздуха на Карельском перешейке в декабре 1939 г. ни разу не опустилась ниже отметки в 23 градуса.
Холодно, но для молодого мужчины, одетого в овчинный тулуп, не смертельно. 40-градусные морозы действительно наступили в январе – феврале 1940 г., но не в южной, а в центральной и северной частях Финляндии, которые и географически, и климатически представляют собой, по сути дела, «другую страну». Что же касается «двухметрового снега», то, как известно каждому россиянину, он появляется (если появляется) ближе к февралю – марту, но никак не в начале зимы. Фактически каждый год, каждую зиму существует достаточно продолжительный период времени, когда земля уже замерзла, грунтовые дороги стали, как камень, а снег еще не доходит и до колена. Наконец, для передвижения по снежной целине русские, финны, шведы и другие народы севера Европы давно уже придумали сани, волокуши и лыжи.
В любом случае главный полководец к идее ведения боевых действий зимой относился вполне положительно.
16 апреля 1940 г., на вечернем заседании совещания высшего командного состава РККА, товарищ Сталин резко осудил «отдельных товарищей», допускающих сомнения в возможности воевать зимой:
«…Как можно допустить, чтобы в проекте Устава и в проекте Наставления, которые люди читают [было сказано], что зимние условия ухудшают обстановку войны, тогда как все серьезные, решающие успехи русской армии развертывались именно в зимних условиях, начиная с боев Александра Невского и кончая поражением Наполеона. Именно в зимних условиях наши войска брали верх, потому что они были выносливее и никаких трудностей зимние условия для них не составляли. Имея столько примеров, как можно преподать читателю такую чепуху, что зимние условия понижают боеспособность армии…» (20)
Если наша гипотеза верна и новая война против Финляндии планировалась на зиму 1940–1941 гг., то это уже объясняет – почему начатая летом кампания давления и дестабилизации не переросла в реальные боевые действия.
Сталин просто ждал легкого морозца. Впрочем, повторим это еще раз, «зимняя направленность» плана войны с Финляндией, составленного 18 сентября 1940 г., является всего лишь гипотезой, не имеющей (в силу закрытости информации) прямых документальных подтверждений.
Подписанные 18 сентября «Соображения» заканчивались стандартной для таких документов фразой: «Докладывая основы нашего оперативного развертывания против Финляндии, прошу об их рассмотрении». 5 октября 1940 г. этот и ряд других документов стратегического военного планирования был рассмотрен и утвержден Сталиным. К такому выводу мы приходим на основании докладной записки Тимошенко и Мерецкова за № 103313 (ЦАМО, ф.16, оп. 2951, д. 242, л.84–90). Начинался данный документ весьма странной с точки зрения обыденного здравого смысла фразой: «Докладываю на Ваше утверждение основные выводы из Ваших указаний, данных 5 октября 1940 г» (120, стр. 289). Другими словами, нарком обороны просил Сталина письменно подтвердить то, что он (Тимошенко) его (Сталина) правильно понял. Не отвлекаясь более на логическую тупиковость этой ситуации, перейдем сразу к п. 7 докладной записки:
«7. Утвердить представленные соображения по разработке частных планов развертывания для боевых действий против Финляндии, против Румынии и против Турции» (120, стр. 291).
Планы «боевых действий против Румынии и против Турции», к сожалению, все еще не рассекречены. Что же касается войны против Финляндии, то подготовка к ней продолжилась, о чем со всей определенностью свидетельствует появившийся два месяца спустя новый документ: «Директива НКО СССР и Генштаба Красной Армии командующему войсками Ленинградского военного округа», б/н, от 25 ноября 1940 г. (ЦАМО, ф.16, оп.2951, д. 237, л.118–130).
И по названию, и по предназначению, и по адресату это был документ иного ранга, нежели «Соображения» от 18 сентября. «Директива» от 25 ноября – это приказ вышестоящего командования подчиненным, каковой приказ, естественно, начинался и заканчивался не «просьбой о рассмотрении», а конкретными указаниями:
«Приказываю приступить к разработке плана оперативного развертывания войск Северо-Западного фронта…
…Настоящему плану развертывания присвоить условное наименование «С.3.– 20». План вводится в действие при получении шифрованной телеграммы за моей и начальника Генерального штаба КА подписями следующего содержания: «Приступить к выполнению «С.3.– 20».
Военному Совету и штабу Ленинградского военного округа надлежит к 15 февраля 1941 года (выделено мной. – М.С.) в Генеральном штабе Красной Армии разработать:
