Америка в прошлом уже поворачивалась спиной к своим героям, когда у тех истекал срок годности. «Мужественные всадники», которые последовали за Тедди Рузвельтом на холм Сан-Хуан, вернулись домой с малярией и попали в карантин в полевом госпитале на дальнем конце Лонг-Айленда, где умирали сотнями, а богатые отдыхающие в это время только и скулили о том, какие неудобства они испытывают из-за нездоровых солдат. Выжившие в окопах и клубах горчичного газа в Первой мировой вернулись в Вашингтон в аккурат, когда Конгресс отказался выплачивать им обещанные компенсации. Президент Герберт Гувер приказал армии разогнать демонстрантов, и американские солдаты открыли огонь по ветеранам. Военные, на которых распыляли «Агент Оранж» во Вьетнаме и токсичные вещества во время Войны в Персидском заливе, долгие годы ждали положенных выплат, и многие до них не дожили. Все для героев, правда?
Каждый американец знает историю Стива Роджерса – тощего, болезненного ребенка, росшего на унылых улицах Нью-Йорка во времена Великой депрессии. Он видел и блеск, и нищету, которые способна подарить эта великая страна. Он в ярости смотрел кино о нацистском блицкриге, опустошившем Европу. Его признали «негодным» и присвоили статус 4-F – не подходит для службы по медицинским причинам, – когда он пытался пойти служить.
Мы знаем, как генерал, ответственный за секретный проект под кодовым названием Операция «Возрождение», увидел в юном Стиве Роджерсе мужество, решимость и честь. Этот генерал, Честер Филлипс, попросил его пойти на риск гораздо больший, чем прыгать с парашютом в тыл врага или идти на штурм под перекрестным пулеметным огнем. Стив должен был стать первым из целой армии суперсолдат, которых создадут благодаря сыворотке, изобретенной Доктором Авраамом Эрскином. Эту сыворотку не тестировали на людях; все знали, что побочные эффекты могут привести к смерти. Это не остановило Стива, лишь придало ему решимости идти вперед и рисковать, если только это означает возможность спасти жизнь тысяч американских солдат.
Мы знаем, что все пошло не так. Фанатичный нацистский шпион сорвал Операцию «Возрождение» и застрелил Доктора Эрскина еще до того, как тот успел записать последние изменения в формуле. Восстановить формулу было невозможно. Так Стив Роджерс остался первым и единственным суперсолдатом страны, единственным героем, который нес бремя за всех, кто мог идти бок о бок с ним.
Я стою на площади Фоли в Даунтауне и смотрю на длинную лестницу, ведущую к классическим греческим колоннам Федерального суда. Зеваки стекаются сюда с самого рассвета. Мнения разделились. Некоторые держат в руках плакаты, называющие Кэпа предателем. Другие развернули призывы освободить Капитана Америка. Большинство призывов против написаны довольно безграмотно – например, «Павесить придателя!».
Некоторые жаждут крови. Они следили за Гражданской Войной на плазменных экранах с системой объемного звука, зажевывая картину холестерином и сахаром. Они видели прямую трансляцию кульминационной битвы, в пылу которой Капитан Америка сбросил маску, отказался от сопротивления и сдался властям. Их заостренные маленькие головки взбудоражили эксперты в радиоэфирах, и теперь они требуют «справедливости» с позиций морального авторитета толпы линчевателей.
Другие помнят Капитана Америка, который сражался за добро и никогда не предавал своих убеждений. Они уважали того Капитана Америка, которого не сбивало с толку непостоянное общественное мнение или особые интересы. Они любили своего Капитана Америка, который, очевидно, ставил общее благо выше личного.
Я точно принадлежу к последним, но ушла настолько вперед, что они вряд ли разглядят мою спину. Я буду стоять здесь и ждать, пока хотя бы мельком увижу потускневший лик героя, которого под конвоем ведут к Федеральному судье. Я пришла с оружием и в полной готовности. Я твердо решила, что Капитан Америка больше не проведет ни дня за решеткой.
В наушнике голос Ника Фьюри убеждает меня, что план рискованный, но сработает. Я говорю, что мне не нужны слова ободрения. Мне нужна поддержка, на которую я могу рассчитывать.
– У меня есть сорванец, который стоит шестерых, куколка.
– Всего один? Лучше уж ему оказаться достойным твоей похвалы.
– Лучше него только сам Кэп.
Между Кэпом и следующим, кто способен его заменить, огромная пропасть, но если уж я не доверюсь Фьюри, то дела у меня совсем плохи. И вот я жду, а толпа начинает нервничать. Здесь есть пожилые люди, которые, наверное, еще детьми смотрели кинохроники с Капитаном в театрах. Свое мнение они формировали еще в молодости и на закате дней не собираются его менять.
Кинохроники канули в небытие еще до моего рождения, но у тети Пегги был 35-миллиметровый проектор. Она выкатывала его в гостиную, и мы зимними вечерами смотрели «Марш новостей» на зернистом черно-белом экране: я в пижаме и тетя в розовом пушистом халате. Кадров с Кэпом в деле, по понятным причинам, было не много, зато уйма – когда он разговаривал с войсками перед важной операцией или с ранеными в полевых госпиталях. Взгляд их уставших от войны глаз говорил о многом. И все они знали, что Кэп принял бы на себя пулю за любого из них. Они знали, что он один из них.
Только спустя несколько лет я узнала, что тетя Пегги работала с Кэпом, когда состояла во французском Сопротивлении, и даже ненадолго влюбилась – так, как позволяли взрывающиеся бомбы и артиллерийские снаряды, поражающие все вокруг, – импульсивно и отчаянно. В детстве я знала только, что тетя любит эти старые кинохроники, хоть и плачет, когда их смотрит. Я не понимала этих слез, пока не стала новым агентом ЩИТа и не встретилась лицом к лицу с человеком, которого она потеряла. Капитан двигался как олимпиец и боролся как чемпион в тяжелом весе. И при всей его силе и мощи его глаза выражали лишь сострадание и честность. Как и Пегги, я сразу влюбилась, хотя знала, что жизнь поведет нас разными путями и, какое бы счастье мы ни пережили, за него придется заплатить болью и слезами.
В настоящее мое сознание возвращает ропот нетерпения. Фургон для транспортировки задержанного сверхчеловека едет по улице между двумя броневиками. За ним следуют внедорожники без опознавательных знаков, полные сотрудников полиции США.
Дверь, которую легко можно представить на банковском сейфе, открывается в задней части фургона, и два здоровенных охранника помогают Кэпу выбраться наружу – ограничители его сил превращают в подвиг даже обычную ходьбу. Его заставили переодеться в имитацию привычного костюма, которая не остановит их пули, если заключенного придется сдерживать таким образом.
Ловкачи из прессы пробиваются вперед, поднимая повыше камеры и выкрикивая вопросы:
– Был ли прав Тони Старк?
– А теперь вы одобряете Акт о регистрации?
– Вы оставили пост Капитана Америка?
Кэп на полголовы выше самого высокого слуги закона, так что мне видно, как его белокурая голова движется вдоль кордона синих курток, выстроившихся от фургона к ступеням здания суда. Я иду туда. Форма ЩИТа наделяет определенными полномочиями, и я могу помогать освобождать путь. Часть толпы скандирует: «Предатель!» Какая-то девчушка кричит: «Мы любим тебя, Кэп!» Что-то летит по воздуху. Это гнилой помидор. Он попадает Стиву в голову. Из-за оков Стив не может вытереть лицо. Он только и может оглянуться в том направлении, откуда прилетел помидор. В этом взгляде нет ненависти, только спокойное сожаление. Приставы начеку. Они смотрят на толпу, уперев руки в приклады пистолетов. Один из них смотрит прямо на меня. Я, пригибаясь, перемещаюсь в сторону, но продолжаю продвигаться вперед. Поднимаюсь, чтобы оценить обстановку, и вижу, как Стив переводит взгляд с плеча на спину судебного исполнителя перед ним. Чем ближе я подхожу, тем теснее смыкается толпа – я всего метрах в трех и замечаю то, что обнаружил Кэп на спине чиновника, – красное пятнышко лазера. Пятнышко, которое отмечает, куда нацелена мощная снайперская винтовка.
