Второй слуга по имени Энамон зажег в некоторых коридорах факелы. Выходит, в этом замке были еще уголки без электричества.
Сейчас они остались наедине с царицей Бектатен, на голове которой красовался блестящий тюрбан, напоминавший корону. В ее походке, в том, как плавно и грациозно она передвигалась по просторному залу, в манере поведения, свойственной человеку, пришедшему в этот мир задолго до него самого, Рамзес угадывал и ее весьма почтенный возраст, и неистощимый запас самообладания.
Она молча изучала его, но в этом взгляде он не заметил ни подозрительности, ни презрения.
– Ты, Рамзес Проклятый, результат моей большой ошибки и неосмотрительности, – наконец произнесла она. – Ты хотя бы осознаешь это?
– Что это значит?
– Я в свое время не разглядела тебя. Не заметила участия руки бессмертного в долгой истории процветания Египта.
– Далеко не каждый правитель пользовался моими услугами. И только с одним из этих людей я поделился своей историей.
– И кто же это, интересно? – спросила Бектатен, приближаясь к нему.
Чувствовать присутствие рядом человека, который мог действовать по отношению к нему с позиции силы, человека, превосходящего его опытом, мудростью, знанием жизни, было для него ощущением незнакомым и даже ошеломляющим. Действительно, это ведь она создала эликсир бессмертия; это может быть только она, больше некому. В ее облике он чувствовал спокойную властную мощь прожитых ею тысячелетий.
Как бы отреагировала эта царица, если бы он рассказал ей, как поступил с Клеопатрой? Посчитала бы она его поступок вопиющим преступлением? И считает ли она себя вправе быть арбитром и верховным судьей в отношении законов для бессмертных?
– Всему свое время, Бектатен, царица Шактану, – сказал Рамзес вслух. – Я могу рассказать вам все, что вы хотите узнать, но в свое время.
«А ведь она в любой момент может уничтожить тебя своим ядом; тем самым, которым на твоих глазах уничтожила всех тех бессмертных на приеме», – сказал он себе.
Он сделал глубокий вдох и постарался убрать со своего лица малейшие проявления страха.
Бектатен слегка нахмурилась. На ее лице появилось выражение некоторого разочарования, но не злости.
В этот момент вернулась Джулия. И сразу заняла свое место рядом с Рамзесом, словно готовясь физически защищать его. Такая самоотверженность была жестом любящего человека, и при других обстоятельствах он обязательно заключил бы ее в свои объятия, чтобы показать, как ценит это.
– Тот человек, – сказал Рамзес, – тот пьяный, который атаковал вас, где он сейчас?
Бектатен подошла к открытому окну и, остановившись, устремила взгляд в сторону неспокойного моря:
– Ты его знаешь?
– Думаю, да, – ответил он. – Полагаю, что это доктор по имени Теодор Дрейклифф.
– Доктор, – прошептала она. Слово это определенно было ей знакомо, но произнесла она его очень осторожно и бережно, словно находя его чем-то экзотическим. – Откуда вы знаете его?
Не дождавшись ответа ни от Рамзеса, ни от Джулии, она обернулась и смерила их долгим спокойным взглядом.
– Ясно, – наконец сказала она. – Значит, между нами еще только предстоит установить доверительные отношения.
– Но разве не для этого мы и прибыли сюда? – заметил Рамзес. – Чтобы обрести доверие друг к другу?
– Что ж, тогда приступим, – сказала Бектатен. – Я убила этого человека. Ты видел, как я его ударила, и он после этого не выжил. Я не хотела подобным образом обрывать его жизнь. Подозреваю, что и в твои намерения это тоже не входило, поскольку ты наносил ему удары очень расчетливо и аккуратно. Я не ошиблась?
– Не ошиблись, – ответил Рамзес. – Я просто хотел помешать ему причинить вред той женщине…
– Сибил Паркер, – шепотом уточнила Джулия.
– Тебе известно, как ее зовут? – удивился Рамзес.
– Она американка, писательница, – пояснила Джулия. – Пишет популярные романы. – Джулия настороженно взглянула на Бектатен. – Мой отец считал ее очень умной и сберег статью о ней, напечатанную в «Дейли Геральд». Эта вырезка до сих пор хранится в его кабинете.
Джулия снова с тревогой посмотрела на царицу.
В зале опять надолго повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь шумом волн, бьющихся о скалы внизу.
– Все это нам не на пользу, – в конце концов прервала молчание Бектатен. – Я имею в виду нашу подозрительность и утаивание друг от друга наших историй.
– Согласен, – сказал Рамзес. – Может быть, вы и в этом вопросе возьмете на себя роль лидера, как это уже имело место во многом из того, что происходило сегодня?
– Рамзес, прошу тебя, – предостерегающим тоном шепнула Джулия.
– А ты ведь боишься меня, Джулия Стратфорд, – заметила Бектатен.
– Я боюсь вашего яда, – тихо ответила Джулия.
– В мои намерения не входило наполнить твое сердце этим страхом, – вздохнула она. – Сегодня, Джулия Стратфорд, я сорвала злодейский план, целью которого было бросить тебя в яму со специально обученными бойцовыми псами, которым дали упрощенную версию эликсира. Этих собак специально морили голодом, так что они бросались бы на тебя снова и снова с ненасытной жадностью и немыслимой яростью.
В висках Рамзеса бешено запульсировала кровь. Кто мог сделать такое с его возлюбленной Джулией? Он почувствовал, как от накатившей ярости все тело его содрогнулось.
– Но за что? – невинным тоном спросила Джулия. – Что такого я могла сделать, чтобы нажить себе таких врагов?
– Все это замышлялось, чтобы заставить твоего возлюбленного фараона раскрыть формулу чистого эликсира, того самого, который сделал нас такими, как мы есть и какими будем теперь всегда.
– Кто придумал такой чудовищный план? – не выдержал Рамзес, который уже не мог молчать. – Кто эти люди, завладевшие приготовленным по искаженному рецепту эликсиром?
– Пойдемте, – тихо сказала Бектатен. – Пойдемте ко мне в башню. В мою библиотеку. И позволь мне снова взять на себя роль лидера, как ты изволил выразиться.
28
Она одновременно была и преследователем, и преследуемой.
Лабиринт, через который она бежала, время от времени заливало потоком яркого солнечного света, падавшего почему-то под странными углами. Она гналась за женщиной с иссиня-черными волосами из ее снов, которая плавно неслась по коридорам, огибая углы поворотов.
А затем она сама стала той черноволосой женщиной.
Она больше уже не была Сибил.
Потому что Сибил гналась за ней.
Это превращение, это непрерывное соревнование между бегством и погоней происходило снова и снова, как по синусоиде. Причем все это ощущалось намного более живо, чем сон, и гораздо более походило на действительность, чем те мимолетные видения, которые посещали ее с начала этого путешествия.
