Если ей все же каким-то образом удастся освободиться, пожалеет ли ее Джулия опять, как это было в том храме, оказавшемся для нее ловушкой? И будет ли этого достаточно, чтобы убедить Рамзеса дать ей еще одну дозу эликсира?
Конечно, ей нельзя было показывать внутреннего смятения своему тюремщику. Но потом она подумала, что, отворачиваясь лицом к стене, она как раз это и демонстрировала.
– Должен сказать, – задумчиво произнес мужчина, – что, хотя ваше появление у нас оказалось совершенно неожиданным, ваше лицо мне почему-то поразительно знакомо. Я вас уже где-то видел, когда-то давным-давно…
А затем, словно желая своими словами еще помучить ее напоследок, он медленно, со зловещим скрежетом, пробиравшим ее насквозь, до мозга костей, закрыл дверцу окошка в двери камеры. Снаружи, где-то за этими стенами продолжали неистово выть его свирепые псы.
31
Корнуолл
Шактану…
Рамзес уже слышал это название прежде. Во времена его правления оно было окутано легендами, выдумками и наивной верой в существование более совершенного золотого века, когда не было ни войн, ни раздоров, насланных необъяснимым гневом каких-то далеких богов. Шактану, это африканское государство, было фантазией, ассоциировавшейся с бескрайними джунглями, вокруг которых ходило множество самых невероятных слухов; джунглей, откуда в свое время неиссякаемым потоком поступали слоновая кость, золото, драгоценные камни и рабы.
Теперь он понимал, что вера эта была не такой уж наивной.
Когда Бектатен рассказывала о тех краях, о флотилиях кораблей, плававших по всему свету, о храмах, руины которых еще не обнаружены и которые вообще могут быть не найдены никогда, о страшной эпидемии и межплеменных войнах, приведших в итоге к падению царства Шактану, ему было очевидно, что все это правда. Она с чрезвычайной легкостью справлялась с ролью историка, архивариуса и талантливого рассказчика, и Рамзес поймал себя на том, что полностью попал под ее чары. Причем если судить по выражению лица Джулии и ее округлившимся от любопытства и восторга глазам, то, когда она слушала царицу, была очарована ею не меньше его.
Шактану.
Пробудившись в этом столетии, он не обратил внимания на отсутствие упоминаний об этом царстве ни в книгах по истории, которые он читал запоем, ни даже в популярной мифологии о великих государствах прошлого. Но зато теперь знал о нем в подробностях.
Эта женщина, сидящая перед ним, была царицей Шактану, а человек, пытавшийся похитить Джулию на том празднике, – ее первым министром.
Он должен был догадаться.
Эта мысль возвращалась к нему снова и снова, пока Бектатен продолжала свой рассказ и показывала им свои дневники в кожаном переплете, написанные на древнем незнакомом языке. Таких букв он не видел никогда, они не были похожи ни на что и относились к периоду до возникновения традиционной письменности. Они были ближе к римскому алфавиту, чем к иероглифам, но символы здесь пересекались между собой и поэтому больше походили на пиктограммы. Сама она назвала эти дневники «шактани», хотя в них также была описана ее жизнь в течение тысяч лет после того, как ее царство пало.
«Я должен был догадаться», – снова подумал Рамзес.
Он должен был догадаться, что такое волшебное и такое важное зелье, как эликсир, не могло быть создано какой-то безумной жрицей, живущей в пещере. Что это было с его стороны? Наивность или беспечность? Но, по признанию самой Бектатен, открытие эликсира произошло, по сути, случайно. Она искала не рецепты вечной жизни, а тонизирующие средства и лекарства от повседневных болезней. Поэтому ему, наверное, стоит простить себе свою глупость так же, как она простила себе то, что не заметила мудрого руководства бессмертного в действиях множества правителей Египта.
Однако то, что она нашла Рамзеса, случайностью уже не было.
Как и то, что она сохранила ему жизнь, хотя могла и убить.
Перед лицом ее истории к нему пришло чувство великого смирения и покорности. А вместе с ним – и облегчение оттого, что, как оказалось, он был не самым старшим из созданных бессмертных.
Но, может быть, его привезли сюда, чтобы он предстал перед ее судом?
Хотя, если это так, зачем ей так щедро делиться с ними своей историей?
И почему она с такой заботой относится к этой Сибил Паркер?
Впрочем, в данный момент она, похоже, просто хотела просветить его, с тем чтобы и он в свою очередь тоже кое в чем просветил ее.
Но не изменится ли ситуация коренным образом, когда она узнает, что он использовал ее творение, чтобы пробудить Клеопатру?
Тяжелые шаги по коридору раздались так неожиданно, что они все втроем вздрогнули. Это был ее слуга, тот, которого она звала Актаму: огромный, сильный мужчина с лицом юноши.
– Она очнулась, – сказал он. – Сибил Паркер пришла в себя.
– Тогда мы направляемся к ней, – объявила Бектатен.
* * *
Сибил Паркер, раскинувшись, лежала на огромной кровати с балдахином на целой горе подушек. Приблизившись к ней, Рамзес заметил какое-то движение на ее лице, освещенном неровным светом огня в камине. Он с облегчением отметил, что на ее бледной шее не было видно ни ран, ни кровоподтеков. У ее ног, накрытых простыней, свернувшись клубочком, лежала изящная серая кошка, которая следила за ним пристальным взглядом, и это почему-то смущало его.
Хотя в спальню они вошли вместе с Бектатен и Джулией, Сибил, похоже, видела только его. И, глядя на нее, он снова ощутил то же необъяснимое чувство, что где-то он ее уже видел, возникшее у него, когда его взгляд выхватил ее в толпе гостей на лужайке.
В дальнем углу комнаты у окна молча стояли Актаму и Энамон; поодаль, у камина, как статуя застыла Бектатен, как будто полагая, что с расстояния ей будет проще воспринимать рассказ Сибил Паркер, каким бы удивительным он ни оказался.
– Вы спасли меня, – прошептала Сибил. – Вы спасли меня от того ужасного человека.
– Как вы себя чувствуете, Сибил Паркер? – спросил Рамзес. – Вы не пострадали?
– Откуда вам известно мое имя? Вы тоже меня узнали?
Он не успел ответить, потому что тут, шагнув вперед, вмешалась Джулия:
– Это я узнала вас. Я хорошо знаю ваши книги. Они очень нравились моему отцу, Лоуренсу Стратфорду.
– А теперь я так безнадежно испортила ваш праздник, – сказала Сибил, и в ее глазах блеснули слезы сожаления. Рамзес подумал, что и слезы, и жалостливое выражение лица были следствием ее усталости и изнеможения. – Надеюсь, вы все же сможете меня простить.
– Нет, что вы, все хорошо. – Джулия обошла кровать и присела на ее край с другой стороны, чтобы можно было взять Сибил за руку. – Вы ничем не испортили торжество.
– Это правда, – подтвердил Рамзес. – Вы были там одной из самых необычных и неожиданных гостий.
