Он поднялся на локте, и простыня, прикрывавшая его широкую грудь, соскользнула, обнажив черные волосы, которые она ласково теребила пальцами всего несколько секунд тому назад. Вначале ей показалось, что он отшатнулся. Но это было не так. Отвращения на его лице не было – он просто приподнялся, чтобы лучше ее видеть.
– Больна? – растерянно переспросил он. – Но как это может быть, если вы выжили даже в таком огне?
– Это то самое, что и помогло мне спастись во время пожара… и это…
– Проклятье? – поспешно спросил он. – Что это было? Какое-то проклятье?
– Да. Вероятно, это можно назвать и проклятьем.
– Так как же мне все-таки это называть? – спросил он с таким состраданием, что ей стало больно. – Я бы предпочел думать о вас как об ангеле. Потому что это полностью соответствует тому, что я о вас знаю.
– Но я не ангел, Алекс. Я совсем не то, что вы называете ангелом.
– Ну хорошо. Ладно. Тогда я буду звать вас только так, как вы сами этого захотите.
При этих словах на глаза ее навернулись слезы. Слезы, от которых расплывались очертания и этой прекрасной комнаты, и этого славного, красивого мужчины. Заметив это, он коснулся губами ее шеи и обнял, укутав теплотой своего соблазнительного тела смертного человека.
– Я не стану задавать вам вопросы, на которые вы не готовы ответить, – прошептал он. – Только, пожалуйста, не покидайте меня снова. Прошу вас.
О, если бы она могла ему это обещать. Но едва она приоткрыла губы, как у нее перехватило дыхание и она, не в силах сдерживаться, снова бросилась в его объятия. Однако ее встретило неожиданное безмолвие, нарушаемое только его едва слышимым неровным дыханием. Он был совершенно изможден, и это буквально свалило его.
Когда Клеопатра поняла, что Алекс спит, она внезапно почувствовала себя невыносимо одинокой.
Она слегка отодвинулась от него, чтобы можно было заглянуть в его лицо, которое лежало на подушке рядом с ее обнаженным плечом. Она потянулась к нему рукой, чтобы убрать волосы, упавшие ему на лоб, – как несколько минут назад проделал он с ее волосами. И в этот момент ее пальцы вдруг задрожали, а отчаяние сменилось совсем другим, темным чувством. Чувством, которое вмиг прогнало всю ее печаль, и на ее месте стала быстро разгораться уже привычная, но необъяснимая холодная ярость.
Она взяла его за подбородок, провела пальцем по изящной линии скулы. Почувствовала, как течет под кожей смертная кровь. Рука ее осторожно скользнула ему на горло, на артерию, в которой пульсировала эта горячая красная жидкость, текущая к его спящему мозгу.
Возможно, ему сейчас снится их счастливое будущее, которому не бывать никогда? Будущее, которое будет уничтожено ее надвигающимся безумием?
Какой у нее остается выбор?
Отвергнуть его? Сбежать? Чтобы он вновь погрузился во мрак того же отчаяния и горя, о котором только что ей рассказывал?
А может быть, лучше свернуть ему шею? Одним быстрым движением, большего и не потребуется. Раз – и все. И тогда он умрет с ощущением, что добился ее. Он умрет, продолжая любить ее. Продолжая считать ее ангелом, каковым он назвал ее ранее.
Это было бы милосердно по отношению к нему.
А по отношению к ней? Было бы это милосердно?
В считаных дюймах от его горла рука ее дрогнула, а пальцы задрожали. Она впервые приняла хриплые звуки собственного судорожного дыхания за скрежет когтей какого-то чудовища, царапающего стены удерживающей его темницы.
Неужели это удел всех подобных существ – уничтожать все, что они находят прекрасным, как только поймут, что не смогут обладать этим вечно?
Она была готова расплакаться, и ей пришлось изо всех сил постараться, чтобы подавить звуки рыданий, подступивших к горлу. Чтобы не разбудить его, она осторожно встала с кровати, но достаточно поспешно, чтобы осознать, что бежит от ужасной возможности, которой она едва не воспользовалась, – свернуть ему шею, оборвать его жизнь. И все под предлогом того, чтобы быстро избавить его от неминуемой боли расставания, а на самом деле – устраняя источник своей собственной боли.
Эти муки были нестерпимы! Для нее было настоящим мучением находиться здесь с ним, таким нежным и таким красивым.
Он не проснулся, хотя ей этого очень хотелось. Но она знала, что ей было бы намного тяжелее расставаться с ним, если бы он не спал.
В этот момент с улицы донесся какой-то шум. Тихо подойдя к окну, она увидела каких-то людей в черных костюмах, которые выходили из автомобилей, остановившихся на подъездной аллее перед домом. Но внутрь заходить они не стали, а сразу направились на лужайку, где произошло отравление. Должно быть, это были те самые следователи, о которых рассказывал Алекс. День за окном уже был в разгаре, и они приехали, чтобы продолжить свою работу.
Остаться здесь еще хоть на секунду было для нее новым испытанием, новой мукой. Мукой, которую ей не вынести.
Она бегом ринулась вниз по лестнице, отыскала свое платье, в беспорядке брошенное на полу в гостиной рядом с тем местом, где они недавно занимались любовью. Она быстро просунула в него голову, затем руки и едва успела расправить на талии и бедрах, когда услышала, как он зовет ее. А потом над головой послышался звук его шагов.
И тогда она бросилась бежать. Она бежала через пустые комнаты, как можно дальше от лужайки, где собирались полицейские. Зная, что он гонится за ней, она не остановилась и через боковые двери выскочила в идеально ухоженный сад. Тут она поняла, что находится почти там, где они за день до этого шли с Джулией, а значит, ей, возможно, удастся ускользнуть через тот же подземный ход, по которому ее уносили похитители.
И вдруг у нее за спиной раздался стук распахнувшейся двери.
– Клеопатра! – крикнул он.
Ох, это имя. Имя, которое он произнес и которое уже очень скоро может ей не принадлежать. При звуке его голоса шаги ее замедлились помимо ее воли, и он смог догнать ее.
– Нет, вы не должны убегать. – В его голосе слышалось страдание. – Не должны! Если вы считаете, что таким образом убережете меня от боли, вы ошибаетесь. Потому что для меня не может быть ничего хуже, чем вновь окунуться в океан горя и тоски по вам. Каким бы ни было проклятье, довлеющее над вами, какими бы ни были ваши страхи, я всегда буду рядом. Что бы нам ни пришлось вместе преодолеть.
– Вы не можете так говорить, – сквозь слезы прошептала она. – Вы сами не понимаете, что это значит. И не знаете, что будет дальше!
– А вы? – спросил он. – Вы сами знаете, что будет дальше? Что-то я не слышу уверенности в вашем голосе, Клеопатра. Зато чувствую смятение и порожденный им страх.
У нее не было слов. Ей нечего было ему ответить.
– Каждый день после возвращения из Египта стал для меня настоящей пыткой, – продолжал Алекс. – До этой поездки я был совсем другим человеком. А потом встретил вас, и тогда мне показалось, что все мои прежние устремления и амбиции были просто детской забавой. Мальчишескими увлечениями, которые нужно забыть. Я знаю, Клеопатра. Я понимаю, что есть некие связанные с вами вещи, которые объяснить невозможно. Вещи, видимо, очень мрачные. Опасные. И разрушительные для всего, что было дорого мне до встречи с вами.
