С учетом всего вышесказанного, какие политические реформы мы можем увидеть в Китае в ближайшие 10–20 лет?
Я предполагаю, что начнется очень осторожное движение в направлении более коллегиальной формы правления. Уже есть случаи проведения прямых выборов в сельские комитеты в некоторых районах и в законодательные органы низшего уровня. Эта практика может постепенно расширяться. Но продвижение будет идти очень маленькими, пробными шажками, избегая совершенно свободных выборов с непредсказуемыми результатами. Пока китайские власти держат все под полным контролем, они могут позволить себе экспериментировать. Если на то пошло, у них нет ни настоятельной необходимости, ни весомого стимула инициировать резкие перемены.
Сегодня Китайская коммунистическая партия осваивает новую для себя концепцию внутрипартийной демократии. Ее 17-й съезд был гораздо более открытым, чем 16-й. Для избрания на ряд главных партийных постов был предложен широкий выбор кандидатов. Если в прошлом лидеры партии, такие как Мао Цзэдун и Дэн Сяопин, сами выбирали своих преемников, то Ху Цзиньтао такой возможности уже не представилось.
Внутрипартийная демократия может быть распространена и на другие части системы. Один из способов сделать это — разрешить контролируемые состязательные выборы, возможно, на муниципальном и провинциальном уровнях, с участием одобренных партией кандидатов. Они могли бы начать с того, что разрешить трем-четырем надежным кандидатам бороться за значимый пост и в конечном итоге выбрать того из них, кому удастся заручиться наибольшей поддержкой общественности.
Разумеется, некоторые вещи будут меняться очень медленно, если будут меняться вообще. Я не думаю, что компартия откажется от всестороннего и скрупулезного контроля над всеми аспектами административного управления. Коррупция, а также отсутствие верховенства закона и институтов управления, вероятно, по-прежнему будут оставаться отличительными слабыми сторонами китайской государственной системы.
Коррупция была характерна для коммунистического китайского государства с его первых дней, но после проведения в стране рыночных реформ она возросла в геометрической прогрессии, поскольку зарплаты министров и чиновников ничтожны по сравнению с доходами остального быстро богатеющего населения. На сегодняшний день в Китае ничего невозможно сделать без «гуаньси», или «личных связей». Связи налаживаются при помощи подарков, которые ранжируются в зависимости от значимости нужного вам человека. Понятно, что каждый стремится наладить «гуаньси» с кем-то вышестоящим, а этот вышестоящий, в свою очередь, хочет установить «гуаньси» с еще более статусной персоной. Например, если мой начальник несправедливо ко мне относится, я могу наладить «гуаньси» с его начальником. Это распространенный способ решения конфликтов. Недаром Коммунистическая партия Китая назвала борьбу с коррупцией «вопросом жизни и смерти».
Сумеет ли она взять коррупцию под контроль? Партия может постараться обеспечить «чистые руки» на самом верху. Тем не менее 11 ноября 2012 г. газета The New York Times уличила семью Вэнь Цзябао
[1] в присвоении $2,7 млрд. Тем более я не думаю, что власти смогут контролировать коррупцию на местном уровне. И хотя она не приведет к краху системы, однако ее существование не позволяет системе функционировать эффективно. Когда личные связи определяют все назначения на ключевые посты и влияют на реализацию политики, невозможно добиться оптимального функционирования и результатов.
Кроме того, в китайской культуре глубоко укоренен такой подход, когда верховенству права и институтов управления придается крайне мало значения. В Сингапуре мы пришли к пониманию того, что в этом отношении нам необходимо походить на Запад: законодательные органы должны принимать законы, а независимые суды и судьи решать, как интерпретировать эти законы в конкретных ситуациях. То есть парламент принимает закон, но после этого в случае возникновения спора вы не идете в парламент и не спрашиваете: «Что вы имели в виду под этой формулировкой?» Вы идете к судье, который говорит: «Исходя из установленных правил интерпретации закона, основанных на надежных правовых прецедентах, я интерпретирую этот закон следующим образом…»
Китайцы не приняли такой подход, как не приняли и того, что подписание договора означает окончательную договоренность. Для них подписание договора — это начало долгой дружбы, поэтому время от времени вы можете проверять, не зарабатывает ли ваш друг слишком много и не нужно ли заставить его поделиться своими доходами.
Такая неопределенность также находит свое отражение в том, как они относятся к институтам управления. В Китае человек значит больше, чем любой институт. Например, вы можете быть президентом, но, если у вас нет личных связей среди военной верхушки, армия не будет вам подчиняться, тогда как в Сингапуре, Великобритании, Соединенных Штатах и странах Европы, если вы президент или премьер-министр, военное руководство автоматически выполняет ваши приказы, потому что институт значит больше, чем отдельные люди. Смог бы Китай последовать примеру Сингапура, не говоря уже о Соединенных Штатах, в деле установления верховенства права и институтов управления? Это было бы очень непростой задачей, которая потребовала бы фундаментальных изменений в менталитете как правящих кругов, так и всего населения. А поскольку эти понятия отсутствуют в китайской культуре и истории, возникает вопрос: как они могут появиться?
Я думаю, что китайцы будут разрабатывать свою собственную систему и тестировать все всевозможные конфигурации без верховенства закона и институтов управления. Но из-за этих ограничений Китай никогда не сможет функционировать на максимальной мощности: создать то, что я назвал бы идеальным состоянием, в котором вы можете стабильно расти, вверх и вверх.
Китай будет развивать собственные институты и системы, следуя своим уникальным путем. Но, какие бы реформы там ни проводились, одно останется неименным: там сохранится сильный центр.
В: Китайская экономика растет очень быстро, но в политическом плане страна меняется крайне медленно. Почему так происходит?
О: Я думаю, что причины кроются в культуре и истории Китая. На протяжении всей истории этого государства сильный центр означал мир и процветание. Слабый центр означал неразбериху и хаос. Так было во времена военно-феодальных правителей. Каждый из них сам устанавливал законы. Мы вряд ли увидим какие-либо реформы, отклоняющиеся от этого принципа.
В: Является ли сильное централизованное государство синонимом Коммунистической партии Китая?
О: Если брать Коммунистическую партию в ее сегодняшнем виде, то, разумеется, да. Но что такое сегодня Коммунистическая партия Китая? Она больше не является коммунистической в строгом смысле этого слова. Это просто старая этикетка на старой бутылке, в которую налили новое вино.
В: Но политические структуры остались прежними…
О: Эти политические структуры предшествовали приходу коммунистов. У китайцев есть поговорка: «Горы высоки, а император далеко». На местах каждый начальник и чиновник — император. Китайцы жили так на протяжении тысячелетий.
