А близко к киту я подходить не стал. Не хотел смотреть в его лицо. Или как там у них – морду. Мне казалось, что ему было очень плохо, раз он ушёл из океана, из своего дома. Но сейчас мы уже ничем не могли помочь.
Международный инцидент
С письмом английскому послу у меня как-то не задалось. Когда я принёс его в первый раз, браконьер взял конверт, повертел в руках, потом положил во внутренний карман штормовки и несколько дней о нём не вспоминал. В мой следующий приход письмо попалось мне на глаза сразу же: Степан сидел на плоском камне перед пятиэтажкой и держал его в руках вместе с англо-русским словарём.
Чего-чего, а уж словарь я никак не ожидал здесь увидеть. Я подумал, что Степан хочет проверить, всё ли правильно я написал. Он уточнил у меня несколько английских выражений, а потом в конце концов попросил переделать письмо, высказав пожелание уточнить, как именно он нашёл табличку. Хоть это и было непросто понять из его объяснений, я всё-таки справился с задачей достаточно быстро и через несколько дней снова принёс письмо. Но тут мой браконьер пропал.
Не застав Степана, я положил жёлтую папку-уголок с письмом на плоский камень. Здесь он точно её заметит, даже если будет просто проходить мимо. От возможного дождя бумагу спасёт папка, так что я просто привалил письмо булыжником и ушёл.
Вернувшись через пару дней, обнаружил, что папка так и лежит на месте, а значит, мой браконьер здесь не появлялся. Я выждал ещё три дня, но ничего не изменилось.
Когда я рассказывал о своих опасениях в посёлке, народ как-то неопределённо пожимал плечами. Ну, мало ли куда могло занести Степана. С ним бывает.
И тут разгорелся международный скандал. По полной программе.
Пришёл я в очередной раз, чтобы убедиться, что мой браконьер не появился, а он сидит на своём плоском камне тихий-тихий. На меня не смотрит и взгляд отводит в сторону. И как-то подозрительно спокойно всё делает и в разговоры не вступает. Думаю, что-то здесь не так. И точно. Пока я со Степаном про английское письмо говорить пытался, откуда ни возьмись появились пограничники – наши, с заставы, знакомые.
– Здорово, Степан, – говорит старший в наряде офицер.
– А-а, здорово, командир, – отвечает браконьер, словно только что его увидел. Я-то их уже давно заметил, да и Степан, наверное, тоже.
– Чаем-то угостишь? – спрашивает командир.
– А чего ж не угостить?
Пьём чай, а разговор не клеится. И вот минут десять спустя командир достаёт фотографию из планшета – это у него такая сумочка кожаная на боку – и спрашивает:
– Твоя лодка?
Степан придвигается, берёт фотографию в руки, внимательно рассматривает.
– Не-е-е, не моя.
И в глаза пограничнику смотрит. И тот – ему. И аккуратно так головами покачивают из стороны в сторону.
– Ну и хорошо, – говорит командир. – А то я уж думал, твоя… Норвежцы её у себя засекли. Вроде как к ним в какую-то деревню заходила. Говорят, нарушение границы и всё такое – сам понимаешь. А мы-то им в ответ, что у нас даже мышь не проскользнёт. А тут целая лодка. Смешно даже. Но проверить-то мы всё равно обязаны… Вот и заглянули к тебе.
– Проверка – это да… Это всегда надо.
– Вот и я о том же. Ну, спасибо за чай.
Командир облегчённо встал.
– Может, ещё?
– Да нет, мы пойдём… – они пожали друг другу руки, пограничник похлопал меня по плечу и уехал.
Только спустя пару недель Степан рассказал, что произошло на самом деле.
Оказывается, вышел он на своей лодке порыбачить. И тут его в море понесло. Болтало-болтало и к норвежскому берегу прибило. К деревне какой-то. Степан там бурю переждал. Перед обратной дорогой в магазин зашёл. Тут только и понял, что страною ошибся.
Норвежцы спохватились, когда он уже из их государственных вод вышел, бумагу написали. А наши пограничники молодцы: своего не сдали. Для вежливости проверили. Или сделали вид, что проверяют. И норвежцам написали: дескать, указанный случай места не имел и вообще не мог иметь, потому что у нас ни одна мышь не проскочит.
В общем, так и закончился инцидент. На официальном уровне к нему больше не возвращались.
На ловца и лодка плывёт
– Ну, что у тебя с днём рождения? – спросил Борис. – По-прежнему переживаешь?
На эту тему я отмалчивался. Мне казалось, взрослые не очень-то понимают, почему я так волнуюсь из-за праздника. Как им объяснить, что ждёшь его целый год, ждёшь, а в последний момент вокруг даже нет друзей, которые могут тебя поздравить? Не привезёшь же их издалека. И к ним не съездишь.
Я промолчал. Борис не стал настаивать. Просто налил чая, поставил стакан передо мной. И после большой паузы, во время которой можно было и забыть, о чём мы говорили, добавил:
– Человек сам создаёт себе праздник. Где бы он ни был. Книжка такая есть – «Праздник, который всегда с тобой». Там, конечно, про один город написано – про Париж. Но вообще-то настоящие праздники – это те, что не зависят от обстоятельств…
И он, взяв свою чашку, занялся тумблерами и приборными лампочками, что мигали вокруг. А я просто сидел рядом, пил чай и смотрел за мелькавшими огоньками: где-то далеко-далеко за ними были люди, которые тоже хотели видеть близких и слышать их голоса. Может, кто-то из них живёт в Париже или ещё где-нибудь. И, возможно, у кого-то из них тоже скоро день рождения. И они ждут его так же, как я.
С этими размышлениями я иногда приходил на реку, что впадала в океан километрах в двух от Цыпа. Настоящего спиннинга у нас по-прежнему не было, но с моим опытом вполне хватало и самодельной конструкции.
После нашего с отцом выхода в море я многому научился. Вставал на валуны, наполовину сидящие в воде, и закидывал леску с хлебным мякишем в воду. Потом Сан Саныч подарил мне старенькую почерневшую блесну и выдал пасту ГОИ. Как я потом выяснил, это означало «паста Государственного оптического института». Но это название произносили слитно как «пастагой». Я впервые слышал это слово, и оно мне понравилось и казалось настоящим.
Часа за полтора с помощью «пастагоя» я натёр блесну кусочком войлока до более-менее блестящего состояния и пользовался ею. Хотя рыба всё равно не ловилась. Как объяснили старожилы, на выходе в море поймать её трудно. Но я и не расстраивался. Мне нравился сам процесс. Стоишь себе над рекой, смотришь по сторонам, вода бежит по камням, а ты – часть этого мира, в котором никому ничего не надо доказывать, всё находится на своём месте и не залезает на чужую территорию.
В очередной раз, не поймав ничего, я уже готовился смотать нехитрое рыбацкое снаряжение, как выше по течению реки появилась современная надувная лодка с яркими бортами. Не чета старым облезлым деревянным карбасам, прогнившие остовы которых то там, то тут валялись на берегу.
