До выборов было еще далеко, да и партия Березина-Переяславчикова пока официально не существовала. Но Леонид Викторович привык готовиться ко всему обстоятельно и загодя. Когда предвыборная агитация лезет изо всех щелей, поздно махать кулаками, потонешь в общем хоре. Говорить с народом надо сейчас, в тишине, на полном безрыбье, причем говорить спокойно, не повышая голоса. Все равно услышат только тебя.
Переяславчиков вспомнил о той досадной мелочи, которая уже несколько месяцев отравляла ему жизнь, как невынутая заноза, — ерунда, а колет. Он всегда доводил дела до конца, неопределенность его раздражала, а здесь добиться определенности не удавалось. Нельзя же, черт возьми, вникать во все самому! А верные помощники-единомышленники на что?
— Как же не нашли этих снимков, а? — раздраженно спросил он у Грибоедова. Тот, тоже задумавшийся, встрепенулся и не сразу понял, чего от него хотят. Потом сообразил: шеф опять, с маниакальной настойчивостью, возвращается к той истории, которую и сам подполковник, и прочие участники считали давно законченной.
— Не нашли, — успокаивающим тоном ответил он. — Непорядок, конечно. Но ребята говорили, там их тысячи были, и снимков, и пленок. Целая комната. Им бы неделю пришлось ковыряться. Сожгли, и ладно.
— А если он успел куда-то их передать?
— Если бы успел, думаю, они бы уже где-то вылезли, — с глубокой уверенностью произнес Юрий Павлович. — Кому интересно их в столе держать?
— Ну мало ли, — заметил Переяславчиков, — ждут удобного момента.
— Вряд ли, — возразил Грибоедов. — Не такая это порода, чтобы ждать. Газетчики — народ суетливый, у них все не то что непереваренным — непрожеванным наружу выходит.
Леонид Викторович усмехнулся.
— Ты мне все-таки этих ребят пришли, — буркнул он. — Я с ними сам побеседую.
— В любой момент, когда скажете, — с готовностью ответил подполковник. Он знал, что шеф все равно не найдет времени, чтобы расспросить «ребят» о задании, которое они недавно выполнили, и, по мнению Грибоедова, выполнили неплохо. Пленок не нашли, но архив-то уничтожен, и то, что в нем было, уже никогда не увидит свет.
Юрий Павлович вообще сомневался, что Переяславчикову нужно чего-то бояться. Как можно с такой высоты заснять человека, чтобы различить его лицо! Но у шефа с того момента, как он решил регистрировать партию, натуральная паранойя развивается. Он уже запретил зимние тренировки и того и гляди велит вообще закрыть лагерь. Скажите, пожалуйста, будущий депутат Думы, народный кумир, а у него во дворе пацаны боевые приемы отрабатывают! Ну и что! Да народ только в восторг придет оттого, что есть кому защищать его, народа, священную особу.
Осенью они проводили показательный смотр боевой подготовки. Ребята, одетые в одинаковую черную форму, подтянутые и ладные, прыгали через барьеры, швыряли друг друга на землю, боролись на палках, с ремнями, веревками. Красота, с гордостью думал подполковник Грибоедов, любой спецназ позавидует. Вот бы таких бойцов выпустить на улицу, сразу порядок будет — ни проституток на обочинах, ни кавказцев с мандаринами у переходов, ни дергающихся слюнявых юнцов с металлической музыкой в ушах. Еще бы одного офицера к ним приставить, со своим опытом, чтобы чему-то новому научил.
Леонид Викторович стоял рядом с ним у забора, кивал одобрительно, вроде как парад принимал. Тут они и пролетели, эти два парашютиста. Не то чтобы совсем низко, но и не слишком высоко. Ветер был, и их вынесло откуда-то из-за спины. Леонид Викторович вскинул голову и как закричит: «Это что? Это кто допустил?!» Ребята остановились и тоже вверх уставились. Парашют висел посреди неба, и его не спеша относило ветром за крышу дома. Леонид Викторович снова вскрикнул: «Камера!» — и бросился к крыльцу. А Грибоедов поднял бинокль и действительно разглядел в руках одного из летунов какую-то широкую блестящую линзу, по всей видимости, объектив фотоаппарата. От него на солнце рассыпались блики, потому, наверное, бдительный Переяславчиков и заметил его с земли.
Показательное выступление кое-как довели до конца, но Леонид Викторович к бойцам уже не вышел, а подполковнику потом закатил форменную истерику: мол, это была спланированная провокация, его специально снимали, чтобы скомпрометировать, — вот он, народный заступник, который чуть ли не в президенты метит, а рядом штурмовики в черном маршируют. Катастрофа, скандал! И это накануне регистрации партии! Немедленно найти, и так далее.
Грибоедов в катастрофу не поверил, но приказ выполнил. Ребята выяснили, какой спортсмен летал в тот день над поселком (заодно провели разъяснительную работу с начальником парашютного клуба о том, что следует уважать право людей на частную жизнь, а не подглядывать за ними сверху), нашли самого парня и без напряга получили от него координаты фотографа. Того ловить пришлось долго, он то не отвечал на телефонные звонки, то уезжал в командировки, но в конце концов и его отследили в редакции одного журнала. Юрию Павловичу пришлось вмешаться и помочь ребятам, с пройдохами из журнала они бы самостоятельно не разобрались, но дальше сработали одни и вполне грамотно. Даже осуществили одну забавную идею Переяславчикова, которая родилась у него после бесед с подполковником Грибоедовым.
Глава 4
НЕ ТОГО РАЗБУДИЛИ
Десять дней сурка, как называл профессор Кабиров затяжные новогодние праздники, наконец кончились. Первая рабочая неделя года оказалась на удивление богатой криминальными событиями.
В начале недели в метро состоялась массовая драка скинхедов с кавказцами. Милиция задержала не меньше дюжины участников с той и с другой стороны. Часть из них постепенно отпустили, но двое из бритоголовых (которые оказались вовсе не бритыми) были оставлены под стражей. У органов были серьезные основания подозревать этих двоих в убийстве фотографа Грищенко В.Ю., но парни стояли на своем: никого не убивали и никакого Грищенко не знают. Каким-то образом детали этого пока еще невнятного дела просочились в прессу, которая связывала убийство с именем политика-националиста Л. В. Березина, а точнее, с его дачей, где якобы происходили тренировки уличных погромщиков. Сам Березин в своих интервью гневно отрицал, что имеет какое-либо отношение к любым убийцам, бритым или волосатым. Но о регистрации новой партии больше речи не шло, потому что момент был совершенно неподходящим.
Примерно в эти же дни неизвестными был убит директор одного из московских рынков. Его «мерседес», почему-то не имевший бронированных стекол, расстреляли в упор, когда он подъезжал к своему дому. Коммерсант сам находился за рулем; вместе с ним погиб еще один человек, сидевший в машине. Впоследствии во втором убитом опознали известного уголовного авторитета азербайджанской группировки в Москве Арифа Алиева. После его смерти группировку возглавили прежде никому не известные братья — Джафар и Гейдар Магомедовы.
Кабирову эту весть принес на хвосте помощник Арифа — Али. Он не решился прийти, как он объяснил, «из-за той ведьмы в подъезде», но на самом деле боялся самого профессора, а может, своей нечистой совести. Они разговаривали по телефону. Чуть ли не полчаса Али каялся и просил прощения за участие в «суде» над профессором, который едва не кончился исполнением смертного приговора; клялся, что никогда не желал Мурату Гусейновичу зла, что прекрасно понимал, какой хороший у него утюг — термостат будет работать несколько часов, а потом Али придет и освободит Кабирова. Освободить не получилось, Ариф не отпускал его, заставил везти на другой конец города, но Али надеялся на качество немецкого утюга, и вот же, правильно надеялся — профессор жив! А Ариф мертв, и Али тут же станет мертвым, если кто-то узнает, что он пытался убить профессора Кабирова, особенно если узнает этот Джафар. Ведь Мурат Гусейнович не хочет его, Али, гибели, Али может оказаться ему очень полезен! Например, рассказать, кто подложил листовки в квартиру к армянам. Никакой тайны тут нет: он сам же и подложил, когда узнал, что в соседнюю квартиру въезжает армянская семья. Откуда узнал, уже не помнит, да и какая разница откуда, вот же, факт, он признается.
