— Нет, должны.
— Старик, ну что ты бесишься? Взгляни на это дело трезво, — попытался успокоить приятеля Шмидт. — Просто считай, что мы уже в могиле. Только в очень большой. Неужели тебе не интересно узнать, что будет дальше?
— Будет хуже.
— Ну, хуже — это не самое страшное. Пошли. Миша и Катя потянули за руки молодого истерика, заставили его встать, помогли надеть рюкзак, всучили бесполезную гитару.
— Идем еще полтора часа примерно, — объявил Крот. — Там будет хороший грот. Остановимся на ночевку.
И они снова пошли. Тяжело, понуро и молчаливо. До обещанного грота только Шмидт, через силу сохранявший в себе оптимизм и любопытство, шедший теперь следом за Кротом вторым, поинтересовался:
— Крот, а почему больше кротовых жоп не попадается?
— А не нужно.
Примерно через обещанные полтора часа еле пробивающийся желтый искусственный свет и приглушенные человеческие голоса заставили их остановиться и насторожиться. Система Ада в отличие от других пройденных ребятами систем, к которым они уже успели привыкнуть, оказалась уж как-то очень подозрительно сильно освещена и населена.
Крот вытянул руку назад и нетерпеливо потряс ею.
Идущие за ним и сами всё поняли, выключили фонари и затаили дыхание.
Там, в гроте, свет слегка подрагивал, — очевидно, горела свеча. Послышался приглушенный извилистым рельефом звон — словно бы стеклянный — и столь же приглушенный мужской голос.
— Эх, Марина Дмитриевна, Марина Дмитриевна…
— Тихо вы, Фадеев, — раздраженно ответил женский голос, и дальше громкость звучания резко понизилась.
В это время Крот очень осторожно шагнул вперед.
Свет пробивался из широкого лаза, к которому вела каменная осыпь, и в основном растекался по потолку штрека. Крот сделал еще один шаг и сделал его нарочно погромче. Немедленной реакцией последовало резкое уменьшение яркости, точно кто-то попытался задуть свечу, но ему не дали. Из грота послышалось шуршание, какая-то возня.
— А я говорю вам…
— Владик, мать твою…
Кривоносый профиль Крота отчетливо выделялся на слабоосвещенном фоне. Он что-то напряженно обдумывал, жуя клочковатую бородку. Потом его осенило. Он обернулся к ребятам и шепотом скомандовал:
— Включить фонари, и все за мной.
А сам, стараясь погромче шевелить под собой камни, полез на свет с громким криком:
— Эй, в гроте! Не бойтесь, мы мирные туристы! Мирные туристы, — и вдруг фальшиво запел:
— Я уехала в знойные степи,
ты ушел на разведку в тайгу,
надо мною лишь солнце палящее светит,
над тобою лишь кедры в снегу…
Крот, а за ним и остальные шумно ввалились в довольно просторный грот, испугав его обитателей гораздо больше, чем были поначалу напуганы сами.
Перед единственной толстой свечой, прилепленной к относительно плоскому камню, сидели четыре немолодых оборванца. Один из них, маленький, почти совсем лысый, с седой шкиперской бородкой, резво вскочил и, подняв вверх сжатую в кулак правую руку, хрипло крикнул:
— Кзотова будь готов!
Потом была долгая минута полной тишины. В этой странной фразе послышалась фамилия Кати Зотовой. Девушка вздрогнула и напряженно уставилась на лысого. Остальные ребята тоже вздрогнули, нервно переводя взгляд с Кати на лысого и обратно. Только Крот, казалось, никак не прореагировал на это приветствие ли, угрозу ли. Его выпуклые глаза быстро шевелились, зорко оглядывая грот и четверых его обитателей. Миша, чуть повернув голову, отлично видел это движение глаз и, наверное, единственный расслышал шепот из губ Крота:
— Да они же без оружия, бульники сраные…
Минута тягучей нелепой тишины заканчивалась. Лысый человек недоумевающе, то расширяя глаза, то сощуривая, смотрел на вошедших. Сейчас стало заметно, что он немного пьян. Его соратники — худющий, костлявый, интеллигентного вида мужчина лет пятидесяти, с чеховской бородкой, в ватнике с лезущей со всех плеч и рукавов начинкой, другой помоложе, также бородатый, в круглых очках, и женщина средних лет в замусоленной шинели без знаков различия — продолжали молча сидеть кружком возле плоского камня со свечой. Помимо свечи на этом естественном столе имелись открытая консервная банка без этикетки, возле нее — какой-то длинный нож, а может, даже и штык. галеты, металлическая фляжка, две металлические кружки и один стеклянный граненый стакан. Под всей этой снедью была постелена газета. «Правда» — можно было в полумраке разглядеть ее название.
Лысый как-то враскоряку слегка присел, точно попытался сделать извинительный книксен, потом снова выпрямился, героическим латиноамериканским жестом сжал кулак и, тараща глаза на Крота, по слогам произнес:
— К борь-бе-за-де-ло-ве-ли-ко-го-Зо-то-ва-будь-го-тов.
Немного помолчал и добавил:
— Все-гда-го-тов.
— Перестаньте, Фадеев, не паясничайте. Мы пересекли границу, — тихо сказала ему женщина.
— Ты уверена, Марин? — невнятно, скороговоркой бросил ей чеховобородый.
— Господи, — вдруг шумно выдохнула Катя, — час от часу не легче. Я точно сойду с ума.
— И правильно сделаете, девушка, — улыбнулась ей та, которую назвали Марина, а еще раньше — Марина Дмитриевна.
— Здравствуйте! — преувеличенно шумно воскликнул Крот. — Извините, что напугали вас.
И он первым протянул руку лысому. Тот было Протянул свою навстречу, но остановился на полдороге.
— Так вы зотовцы?
— Какие зотовцы? — удивленно спросил Крот и подвинул свою руку чуть вперед, показывая невооруженную грязную ладонь.
— А вы… э-э… откуда?
— Из Москвы, — радушно щерясь, честно ответил Крот.
— В самом деле? — рука лысого дернулась немного вперед, словно обрадованный пес, сдерживаемый невидимой цепью.
— Ну, а как же! Мы к выходу идем.
— К какому, простите, выходу?
— Из пещеры.
— Э-э, из всей этой пещеры? — и рука лысого еще чуть-чуть подалась вперед.
— Из всей.
— Туда, где светит солнце?
— Ну.
Тут уже у лысого не осталось сил сдерживать руку, и она естественно впала в широкую Кротову лапу.
— Петя, — сказал Крот.
— Буреве… простите, Владилен.
Марина Дмитриевна приподнялась, отчего-то не сводя глаз с Кати, лицо которой, несмотря на уже не то третий, не то четвертый день блуждания по подземелью, сохраняло природную привлекательную свежесть юности, казалось даже умытым.
— Вы… вы… давно покинули Москву? — спросила Марина Дмитриевна.
