Он убрал немецкий автомат за спину, включил фонарь и указал им лучом в неширокий темный штрек. Странный это был часовой. Говорил нормальным языком, пост покинул.
Через некоторое время их окликнули из темноты:
— Стой. Кто идет?
Голос был звонкий и знакомый.
— Сплотила, — сообщил сопровождающий странный пароль.
— Навеки, — отозвался другой часовой. — Чего это? Временные незначительные потери в живой силе и технике с нашей стороны? — осведомился он и оказался старым знакомым — Мотей, тем самым впередсмотрящим Мотовиловым, который первым приветствовал их в Системе Ада.
— Ну, — сказал сопровождающий, — опять, бля, пошли потери, провались над дудками потолок. Я их хитрой тропинкой проведу.
Мотя, видно, хорошо знал сопровождающего и доверял ему. Он осветил фонарем лица Савельева и Шмидта, наморщил лоб, пытаясь, видимо, припомнить — не те ли? Но эта одежда, эти засаленные ушанки с белым пятном на лбу, которое почему-то называлось красной звездой, но больше напоминало кротовую жопу, эти одинаково опущенные усталые плечи делали тут всех Похожими друг на друга. Мотовилов не узнал бывших дудковских шпионов. А может, и узнал.
— Кзотова будь готов! — крикнул он им вслед, и ему ответили четыре голоса:
— Всегда готов!
— Коварный враг не пройдет! Победа будет за силами мира и прогресса…
Они свернули пару раз еще куда-то. Начались ступени, ведущие по темному штреку вниз. Идти при свете фонарика сзади, да еще нести Энисаара было трудно, тут по сторонам не посмотришь. Однако до этого, в том коридорчике, где стоял часовой Мотовилов, Мише почудилось, что там он уже был, что именно там их и задержал Мотовилов. Значит, эта чертова пещера имеет какие-то границы. Значит, можно хоть на небольшом отрезке найти и запомнить дорогу.
Сопровождающий покинул их у порога госпиталя — все такого же большого мрачного грота, с такими же мрачными каменными сводами, освещенного ничуть не ярче их казармы.
Четыре женщины в такой же синей хунвейбинской форме, только в белых шапочках, пронесли в носилках человека в окровавленных повязках. Шмидт и Савельев направились вслед за ними.
В гроте повсюду, кое-где даже на кроватях с панцирными сетками, но в основном просто на полу, на каком-то тряпье лежали раненые люди. Пахло карболкой и мертвечиной.
Через длинный коридор они попали в следующий такой же грот и там, наконец, избавились от больного. Худенький врач с еврейскими чертами лица осведомился у худенького Энисаара, что произошло, на местном разумеется, политурном наречии, и Саша с Мишей могли быть отпущены в заверении, что к борьбе за дело Зотова они всегда готовы. Дело было только за резервным часовым или…
За спиной раздался сдавленный вскрик. Саша и Миша обернулись. Там стояла Катя. Она была в офицерском мундире с капитанскими погонами, в брюках, в сапогах, на голове ее даже чуточку кокетливо сидела белая шапочка.
Глаза ее округлились, нижняя губа мелко тряслась, пальцы нервно терзали резиновую трубку фонендоскопа. Заметив, что остолбенение ребят начинает проходить, она страшно оскалила зубы и выдавила еле слышное шипящее: «Тс-с-с».
— Товарищ Рабинович, дело Зотова живет и побеждает? — обратилась она к врачу каким-то деревянным голосом.
— Точно так, товарищ рулевая! С каждым днем крепнет и закаляется здоровье наших трудящихся. Благодаря всемерной и гениальной заботе товарища Зотова…
— Окажите первую медицинскую помощь пострадавшему бойцу. Мы должны вернуть в строй полноценного… Ну, в общем, знаете. А вы, двое впередсмотрящих, следуйте за мной. Необходимо срочное, там, ударное…
Она повернулась и пошла. Саша и Миша молча отправились за ней. По спине девушки в незнакомом военном мундире было видно, как ей трудно идти и не видеть ежесекундно сейчас своих, тех, с кем она навсегда влипла в эту историю, своего любимого, о ком все мысли… Но вокруг было много народу. Там, где живет особенно прогрессивное человечество, у народа глаз, ушей и прочих органов всегда больше обычного.
В глухом уголке этого комплекса пещерной медицины перед дверью, закрывающей вход в грот, происходило нечто невероятное. На табуретке сидела старушка в очках, в платке, в драном халате и вязала, как в любой московской квартире, на любой деревенской завалинке. Но здесь, на глубине черт знает скольких метров?!
— Кзотова будь готов, товарищ адмирал в отставке! — поприветствовала Катя старушку.
— А? — бабуля пригнулась, приставив к уху ладонь.
— Вас срочно вызывает товарищ адмирал Двуногий. А я с этими доблестными защитниками должна тут на складе порядок навести.
— Ага, всегда готовая, — кивнула старушка, сложила вязанье на табуретку, взяла прислоненную к двери клюку и пошла потихоньку.
Катя смотрела ей вслед, кусая дрожащие губы. Когда бабуся скрылась за поворотом, Катя с рыданиями кинулась в объятия сразу обоим.
— Ребята, господи боже, ребята… Живы!
— Катя, ты офицер, рулевой? Откуда? — спросил Саша, но она заткнула ему рот поцелуем.
— Не были еще на фронте?
— Не дошли, — покачал головой Миша.
— Я попробую что-нибудь придумать… Миша… Мишук, родной, ты не покараулишь тут, пока… Если старуха вернется или еще какой-нибудь капитан, адмирал, а? Ты понимаешь, да? Прости, ладно?
— Ну конечно, Кать.
Она вытащила из кармана связку ключей, трясущимися пальцами отыскала нужный, открыла дверь. Даже не взглянув Саше в глаза, схватила его за руку и потащила в складской грот, притворив за собой дверь ногой.
Катя нащупала на стене выключатель, зажглась тусклая лампочка, осветив горы шинелей, телогреек, матрасов, металлической посуды, деревянных ящиков.
Воздух был застоялый, сыроватый. Метнулись тени двух летучих мышей и исчезли в узкой щели на потолке.
— Кать, откуда этот мундир?
— Потом, Сашка, дурачок, потом. У нас мало времени…
Она повлекла его за собой на гору телогреек. Под ее скрипучим мундиром оказалась знакомая московская блузка, а под ней те же родные и трепетные небольшие груди.
Катя сама сдирала с него сапоги, брюки. Ощутила возбужденную плоть.
— Вот, во-о-от… мой, мой…
— Катя… откуда… мун… м-м-м…
Их тела истекали потом на вершине горячей телогреечной горы. Они отдавались друг другу без мысли, без страха. Страсть была вместе с ними самими заключена наглухо в эти подземные консервы, но страсть была свободна, словно отлетающая душа…
Миша смахнул вязанье и уселся на табуретку, тупо разглядывая надоевший каменный пейзаж. Ну не его это, не его женщина, ничего тут не поделаешь. Только как же она ему нравится, боже! Что делать, что делать? Снять штаны и бегать. Стоп! Бежать надо как-то. Уж лучше умереть в поисках выхода или ковыряя бетонную пробку перочинным ножиком, чем сгинуть тут в странной и опасной яме, где вдобавок ко всяким ужасам еще и идет война сумасшедших пауков в идиотской банке, война, где есть пленные, раненые и убитые. Интересно, куда попадает душа умершего непосредственно в аду?
