Последний экспонат вызвал поначалу недоумение даже у Савельева и Шмидта — их ли это вещь? Но потом они догадались, что это Катин гигиенический тампон «Тампакс».
— А это, — насупив брови, с опаской приблизился к тампону адмирал, шпионская взрывчатка. Видите, веревочка торчит? Это взрыватель.
Миша не выдержал и заржал.
— Кто смеется? — крикнул политработник.
— Я смеюсь над жалкими попытками дудковцев нарушить мирный труд наших тружеников, — единым духом выговорил Шмидт и испугался — наблатыкался.
Послышались чьи-то шаги, и Миша постучал прикладом в дверь. Та приоткрылась, показалась взлохмаченная Катина голова.
— Сейчас.
Появился незнакомый в высоком чине и с ним двое часовых с автоматами. Шмидт вытянулся и гаркнул:
— Впередсмотрящие Шмидт и Савельев наводят порядок на складе по приказу рулевого Зотовой! Катя, а вслед за ней Саша вышли наружу.
— Кзотова будь готов! — отчеканила Зотова. Адмирал махнул рукой.
— Я знаю, что вы Шмидт и Савельев. С фронта звонил капитан Волков. Ваш долг немедленно прибыть во фронтовой штрек. Эти часовые вас проводят.
— Но, товарищ адмирал Двуногий! Госпиталю необходима их помощь. Тут… — начала Катя.
Адмирал мечтательно посмотрел куда-то вдаль, улыбнулся и сказал:
— Ничего нельзя поделать. Приказ самого товарища Зотова. Наши непобедимые защитники родины несут большие потери.
— Но…
Адмирал Двуногий покачал головой с выражением загадочного счастья на лице.
— Очень большие потери.
Один из часовых щелкнул затвором автомата.
ГЛАВА 7
— Усиленный эхом грохот винтовочных выстрелов они услышали издалека. У входа в темный коридор стоял буревестник Чайковский и даже подпрыгивал от нетерпения. В руке у него был пистолет.
— Сюда, впередсмотрящие, бегом!
В этой команде заключалось поистине боевое нетерпение, и ноги сами понесли ребят на зов. Один сопровождавший их часовой остался вместе с тем, кто стоял на посту на углу, другой побежал в дальний конец штрека.
— Где вы там ходите так долго? — заорал Чайковский.
— Мы выполняли приказ капитана.
— Ваши боевые товарищи гибнут, а вы… И тут стало по-настоящему страшно. Жили себе и жили, даже на опасных мотоциклах не катались, даже в хулиганских группировках не состояли и вдруг погибнуть посреди мирной России под Тульской губерней на чужой дурной войне.
— Вперед, впередсмотрящие, — сквозь зубы прошипел Чайковский, подсвечивая им дорогу фонариком.
— Но у нас даже нет патронов, — оглянулся Саша.
— Сейчас выдам.
Выстрелы уже гремели так, словно стреляли внутри огромного барабана. Запах пороховой гари перебил обычный запах подземной сырости.
Миша первым завернул за угол в тот самый штрек, где они вели допрос Энисаара. В темном воздухе что-то конкретно вжикнуло над самой головой и даже дернуло шапку-ушанку. Пуля! Тело быстро сообразило, что делать, и мигом плюхнулось на пол. Рядом упал Савельев.
Тут же, оказывается, находился ящик с патронами. Чайковский погасил фонарь, подвинул ящик к себе. Отсчитал и на ощупь вложил парням в ладони жирные, в смазке цилиндрики. Они тотчас зарядили свои винтовки.
В разрежаемой только вспышками выстрелов тьме впереди по коридору шел бой.
— Ползите вперед, — приказал Чайковский. — Там держат оборонительный рубеж герои нашего экипажа.
— А куда стрелять? — спросил Шмидт.
— Доползете, стреляйте туда, — он указал невидимой рукой, — вперед.
«Ни фига себе, — подумали оба влипших. — Что же это за война в кромешной тьме и в узком коридоре? Этакий миксер с пулями. А потом кто-нибудь придет, включит свет и посмотрит, как здорово получилось, посчитает, чьих трупов больше, и объявит ту сторону проигравшей».
Миша медлил и вдруг почувствовал, как кто-то дернул его за рукав, а потом привалился к нему телом. К его виску приставили нечто холодное и неприятное. Над ухом гнилозубо задышал Чайковский с пистолетом:
— Или ты ползешь, дудковский выкормыш, или я стреляю.
И Миша пополз, а вслед за ним и Савельев. Сколько же, сколько, недели три, что ли, а может, и месяц назад я сидел дома, попивал винцо. И вот ползу убивать неизвестно кого, врага, которого ни разу не видел, и даже понятия не имею, кто он такой. Хотя нет, имею. Ожившие чучела для штыковых упражнений будут мстить страшно. Скорее всего, такой враг сам меня убьет. Моя душа, наконец, увидит небо. Будет только небо — голубое и чистое, ничего, кроме неба. Хорошо.
Он нащупал кирзовый сапог. Тот отдернулся и спросил:
— Кзотова будь готов?
— Всегда готов, — ответил Миша. — Стрелять-то уже можно, своих не зацепим?
— Не знаю. Я стреляю.
Шмидт дослал патрон, приподнял винтовку градусов на сорок пять, упер прикладом в камень и оглушительно выстрелил.
Пальба велась беспорядочно. От выстрелов своих в ушах стоял беспрерывный звон, как в лесу, полном гигантских комаров. Выстрелы противника доносились так, словно вдали этот сухой комариный лес уже подпалили.
Сапог справа отполз куда-то в сторону. Миша испугался одиночества. Одному ему точно скоро быть убиту.
— Сашка! — негромко позвал он.
Никто не отозвался. Он пошарил рукой слева от себя. Ткнулся, кажется, кому-то в лицо. Но человек не отреагировал. На пальцах осталось что-то липкое, чуть теплое. Через минуту и ему самому приступать к терпеливому процессу гниения. Труп, боже, труп! Все это взаправду.
— Героический экипаж! — раздался голос капитана Волкова. — Зарядить! Приготовиться! По моей команде все встаем и даем разом мощный залп из всех стволов.
Раздался общий треск перезаряжения. Миша решил, что пока он лежит и пули свистят над головой, то еще некоторое время поживет.
Когда последовали команды «встать» и «пли», он остался лежать. Звук был совершенно оглушительный. С той стороны тоже последовал залп. На Мишу с тонким криком тяжело и бессильно рухнуло человеческое тело. Он брезгливо выполз из-под него и принялся молиться, принялся просить:
— Господи, господи, господи…
Стоны слышались со всех сторон. Волков велел снова приготовиться. По его команде раздалось только два выстрела.
— Бойцы! — воскликнул капитан. — Что случилось? Вы убиты?
В другом невидимом конце штрека отчетливо послышалось:
— Героический отряд! В атаку вперед! В штыки зотовских агрессоров! За родину, за Дудко! Ура!
Зотовским агрессорам уже не надо было ничего командовать. Миша всегда удивлялся, видя в фильмах о природе, как огромные стаи океанских рыб дружно и быстро все вместе меняют направление движения. Инстинкт. Сейчас у всего, что осталось от экипажа, инстинкт сработал так же, и ничего удивительного в этом не было. Все поднялись и побежали назад, спотыкаясь в темноте, натыкаясь друг на друга и на трупы, попадая штыками в товарищей.
