— Как так уехала?
— На веневском литерном до Ожерелья. А там на электричке восемнадцать тридцать девять. Команду в атаку давать будете или как?..
Но однажды двое дудковских часовых разобрали завал в каменный мешок, и дышать сразу стало легче.
— Вылезай, сволочи, враги трудового народа, — скомандовал дудковец до боли знакомым голосом.
Наконец-то встретились. Одним из окруживших пленных автоматчиков был Равиль Кашафутдинов. Как и положено, в синей униформе с намалеванной на груди белой звездою. Жмурясь от непривычки к свету, Миша невольно шагнул к бывшему однокласснику поближе, протянул руки:
— Рав, здорово!
— Назад, кровопийца! — Равиль отшатнулся и больно стукнул Шмидта по рукам прикладом.
— Смир-р-рна стой, стрелять буду, зотовские выблядки! — на одном дыхании завопил маленький кривоногий подземный гуманоид с нашивками какого-то чина. — Обагренные за спину! Казаки Мамарасулов и Кашафутдинов, вяжи их, хлопчики, крепче, чтоб неповадно было.
— Любо! — ответили довольные хлопчики, и запястья пленных оказались крепко связанными веревкой.
Савельев повернул голову к товарищу по несчастью и прошептал скороговоркой:
— Да, думал ли ты, товарищ по экипажу впередсмотрящий Шмидт, когда мы учились в одном классе с товарищем Кашафутдиновым, что наступит день, когда он предаст светлое и справедливое дело Зотова и, вынашивая коварные замыслы, переметнется на сторону врага, запятнав себя несмываемым позором, а потом будет связывать наши трудовые руки за спиной?
Кажется, и дудковцы заслушались столь стройной риторикой и даже на некоторое время приостановили связывание и обличение. Шмидт, однако, промолчал.
Он спросил только, когда их куда-то повели:
— Куда нас? Расстреливать?
Ему хотелось услышать положительный ответ. Опыт подсказывал, что на этой бесконечной войне приказ «Расстрелять» почти равнозначен команде «Оправиться».
Но конвоиры во время движения словно бы утрачивали способности как понимать, так и разговаривать.
На одном перекрестке штреков они остановились, пропуская колонну бойцов, очевидно возвращавшихся с фронта. Эти биороботы также шли молча, не обращая никакого внимания на пленных зотовцев. Некоторые по двое, сплетя руки, на закорках — по одному или даже на носилках несли раненых. Шмидт поймал себя на скверной мысли, что радуется потерям дудковцев. Это значит, что дела зотовцев на фронте идут хорошо.
«Чему радуешься, дурак? — обругал он себя. — О себе лучше подумай. Хотя лучше и на этой теме не заостряться. Есть только два достойных предмета для размышления в этом скудном мире — выход и Катя. А может, и так — Катя и выход».
— Рав, — снова шепнул он стоявшему рядом врагу. — Нас убивать ведут?
Кашафутдинов повернул голову, смерил его презрительным взглядом. В карих глазах одноклассника ровно светилось обычное безумие.
— Рав, ты знаешь, кто убил Ваську Рябченко? Я… Случайно, конечно, в бою, в темноте. Но я, именно я. Такая вот хренотень получается.
Похоже, что сильно похудевший — все на нем болталось — Равиль не понимал, о ком идет речь. Миша даже стал сомневаться — может, это и не Кашафутдинов, а просто очень похожий на него абориген.
Но тут Равиль открыл рот и негромко продемонстрировал свое риторическое искусство:
— Прежде чем вас расстреляют, предатель Шмидт, вы будет удостоены высочайшей чести быть допрошенным лично товарищем Дудко.
— А что ему нужно узнать? — хмуро поинтересовался Миша.
Факт, что Равиль его узнал, оказывается, не очень радовал.
— Вы без утайки ответите на остро поставленные вопросы хитроумного Дудко о том, как зверски убили лучшего дудковского разведчика Крота. И вам не поможет вся ваша хваленая гнусная изворотливость. Вам не уйти от ответа. Любо дело Дудко?
— Чего? Нет.
— Смерть вам с Сашкой обоим. Ох, лютая смерть, — с пробудившимся человеческим самодовольством, единственным пробудившимся человеческим чувством, вдруг добавил Равиль.
— Вот оно что. Крота вспомнили. — Миша тяжело вздохнул и опустил голову. И еще сказал совсем тихо — Хотя, кто его знает, кем он был, этот Крот?..
Катя постоянно ловила себя на мысли, что когда-нибудь станет вспоминать все эти привилегии с неуловимой грустью. Кому-то подобные права даются с рождения, кто-то их зарабатывает, а ей по чистой случайности они не с неба свалились, а выперли из-под земли.
У нее был просторный собственный грот. Она спала на мягком диване, на сравнительно чистых простынях. Для гигиенических нужд два дюжих молчаливых охранника с автоматами за спиной ежедневно откуда-то притаскивали ей два ведра горячей воды. При ней неотлучно находилась служанка — глупая и смешливая Лена, женщина, понятное дело, без возраста. У входа в грот по очереди стояли два постоянных вооруженных телохранителя, сопровождавшие Катю повсюду, даже в туалет. «Повсюду» еще включало прогулки до определенных невидимых границ этой сравнительно небольшой Системы Рая, дальше девушку не пускали категорически.
Камера люкс в этой самой глубокой из каторжных тюрем. Кате было даже немного стыдно, что она тут под землей с самого начала на каком-то особом, блатном положении, а вот Мишка месит вшивую грязь, да при этом еще как-то ухитряется сохранить разум.
Время тут текло, очевидно, с нормальной скоростью или относительно нормальной. Во всяком случае, Катя не замечала резких перемен в своем беременном состоянии.
Для ублажения организма она ежедневно получала свежие фрукты, яйца, хлеб, молоко. Кто-то ежедневно бегал в ближайший гастроном. Кто-то ухитрялся где-то там, в неведомой близи, в неведомом русском городке или сельце появляться ниоткуда, исчезать в никуда, и никто этого не замечал. Почему этот кто-то исполнял подобные обязанности и не мог жить при постоянном божьем свете? Неизвестно. За что Катя была лишена этой возможности? Вопрос без ответа.
Нестареющему Зотову была неинтересна судьба его детей, внуков, правнуков и праправнуков. Он жил в другом измерении, где такая заинтересованность была невозможна, да еще и запрещена. Он действительно не любил Катю, как вообще не любил никого, кроме себя. И сидел здесь страшным подземным пауком на страже информации. Катя для него была избранной мошкой, жертвой прихоти или ему самому непонятных человеческих традиций. Но утечка информации не могла быть позволена даже ей.
Судьба представлялась девушке в виде желчного лысого старика, увенчанного пятнистым и бугристым черепом. Сидит этот вечный холостяк, специалист по термитам, и выдумывает дикие фантазии для своего маленького мирка бледных придурковатых существ. Вы будете зотовцы, и вот вам Зотов для этих безумных целей, а вы дудковские казаки, и вот вам Дудко. А вам, доблестным дезертирам грачевской армии, случайно попавшим в сей мир, как куры в ощип, особенно вам двоим, термит Миша и беременная на свою голову термитиха Катя, отдельный особый эксперимент «А ну-ка выберись». У вас одних сохранился инстинкт свободы.
