— Обязан знать, скотина! — рявкнул Шмидт, вспомнив о погибшем в нем артисте. — Из какого экипажа?
— Второй экипаж охраны, товарищ…
— Товарищ капитан особого отдела Шмидт. А это сама товарищ капитан Зотова, член ЗСРП с тысяча восемьсот девяносто девятого года.
— Слушаюсь, товарищ капитан! — Часовой вытянулся в сутулую струнку.
Катя улыбнулась, укачивая младенца, пробудившегося от этого рявканья.
— Где дудковские империалисты? — продолжил Михаил.
— На ближайших участках дудковских империалистов и агрессоров нет. Линия фронта там.
Автоматчик сделал рукой слишком широкий жест, обозначающий линию фронта с трех сторон. Да и была ли она сейчас, эта чертова линия фронта, после смерти Дудко? Дурацкая линия смертельного противостояния. Штрек, в котором шла эта беседа, был ничуть не ценнее других, за которые шли, а может, и до сих пор идут кровопролитные сражения.
— Часовой… Как тебя?
— Часовой впередсмотрящий Мовчан.
— Мы выполняем ответственнейшее задание лично товарища Зотова по доставке младенца. Ты должен сохранять полное молчание о том, что нас видел и в какую сторону мы пошли.
— Есть хранить крепкое зотовское молчание. Они пошли дальше. Свернули в темный штрек. Еще несколько поворотов, проходов, хранивших вечную, непроницаемую тьму, обрадовали Мишу.
— Верно идем, Катюш, верно. Дикие сплошь места начались.
— Ну, раз верно, давай передохнем, — вздохнула молодая мама. — Детеныш, кажется, описался.
Пока Катя обслуживала юного Зотова, Миша покуривал при свече. Потом он заметил, что свеча быстро прогорает, задул ее и стал подсвечивать Кате фонариком. В какой-то момент ребенку что-то не понравилось, а может, просто осточертела пещерная жизнь. Он захныкал. Шмидт выругался про себя. Пока они не пересекли кольцевой коридор, ни о какой безопасности тут не стоило и задумываться. Но Ванечка не умел хранить режим молчания.
Они не услышали осторожно приблизившегося к ним человека и были пригвождены к месту лучом фонаря на каске и одновременно взяты на прицел автомата ППШ.
— А ну, пароль, — просипел простуженный голос.
— Да пошел ты, — тихо ответил Шмидт, вставая и прикрывая Катю от, возможно, опасного освещения.
— Ну? — напрягся подошедший.
— Ну, кзотова будь готов. Я не знаю, какой сегодня пароль. Я капитан Шмидт с ответственным…
— Ха-ха-ха, — с сиплым торжеством победителя рассмеялся этот человек. Ошиблись, господа агрессоры, супостаты зотовские. Решили дудковские вольные нивы потоптать?
Миша посветил в лицо незнакомцу и с трудом обнаружил в нем знакомца. Это был Равиль Кашафутдинов. Встреча одноклассников в экстремальных условиях. Равиль здорово постарел, а главное — был ранен в глаз или вовсе его лишился. Лицо перечеркивала повязка из ткани веселенькой расцветки.
— Равиль!
— А ну, задуть лучинушку, басурмане проклятые. Тут я командую.
Шмидт погасил свой фонарь. Катя взяла перепеленутого ребенка на руки и выглянула из-за плеча своего мужчины.
— Рав, ты не узнаешь нас? — спросила Катя.
— Равиль, я Миша, это Ка…
— Узнаю, что вы зотки поганые. Эх, любо дело Дудко, не ведено вас нонеча в плен брать. Зараз же говорите, с каким заданием проникли на нашу родную землю, и пошмаляю вас к зотовской матери.
— Хорошо, Равиль, я зараз тебе скажу наше задание.
— Откуда знаете мое боевое имя? Разведка сработала?
— С пятого класса знаю, Кашафутдинов, идиот ты несчастный.
— Доезжачий Кашафутдинов, — поправил Равиль.
— Равка, ну ты что? — чуть не заплакала Катя. — Мы же вместе сюда пришли в пещеру, год назад, наверное. Вспомни: Васька Рябченко еще был, Сашка Савельев… Ты забыл, Равчик, миленький.
— Так и не скажете задания? — настаивал одноклассник, поднимая оружие. — Именем товарища Дудко…
— Да сдох твой Дудко давно'! — выкрикнула Катя. — Нет его. Что ты делаешь…
— Задание!
— Скажем, скажем, — остановил его Михаил. — Вот у нас какое задание. Мы с Катей и ее ребенком — посмотри, у нее сын тут уже родился — имеем боевое задание никого больше не трогать, никому вреда не причинять, а просто выйти из этой пещеры наружу, на вольный воздух. И уехать в Москву. Равиль, вспомни, ты ведь в Москве живешь. Никакой ты, на хер, не доезжачий Кашафутдинов, а бывший студент Пищевого института Кашафутдинов. У тебя мама есть в Москве, папа, брат, девушка.
— Брешете, басурмане. Пропаганду разводите. Ну я вас сейчас…
— Погоди, Равиль! — закричал Шмидт, на всякий случай передавая Кате выключенный фонарь и засовывая правую руку в карман, где лежало оружие. Погоди. Ну ты что — совсем свихнулся, что ли? Пошли с нами. У нас карта есть. Понимаешь? Карта. Карта этой чертовой пещеры. Мы выберемся. Я уверен. Неужели ты не хочешь увидеть солнце?
— Нет никакого солнца, басурмане зотовские. Брешете вы… — усмехнулся Равиль и нажал на спусковой крючок.
В старинном механизме для убийства что-то щелкнуло. Осечка.
Луч с каски дернулся вниз — почему не сработало? Снова поднялся прямо. Теперь и пружина там внутри оттянулась правильно и боек ударил точно по капсюлю. Но за эту секунду Шмидт успел выхватить из кармана пистолет, взвести его, поднять правую руку, а в следующие полсекунды — резко дернуть за плечо Катерину, увлекая ее в падение.
ППШ и «беретта» выстрелили одновременно. Только очередь из автомата просвистела над головами спасающихся, а первая же пуля из пистолета случайно угодила точно в лампочку осветительной каски. Куда попали вторая и третья, сказать было невозможно. Наступила привычная кромешная тьма.
Но не тишина. Во тьме истошно заливался перепуганный ребенок. Миша лежал и слышал рядом Катино дыхание.
— Ты цела?
— Да.
— Дай фонарь.
Она на ощупь передала ему фонарь. Он выждал еще немного и произнес как можно спокойнее:
— Равка, козел, кончай палить. Молчание.
— Равиль, ты слышишь меня?
Молчание.
Он включил фонарь. Равиль лежал лицом кверху. Веселенькая повязка поперек лица стала совсем красненькой. Под головой одноклассника растеклась лужа крови. Равиль был мертв.
Две жертвы жестокой судьбы, Екатерина и Михаил, сидели возле мертвого тела долго, очень долго. Вся их выстраданная затея с побегом грозила сорваться, часового доезжачего могли хватиться, могли явиться сменить. У пещеры оставалась тысяча способов оставить их себе. Им нужно было идти. Но они сидели, тупо светя перед собой фонарем, сажая батарейки.
Они молчали и не обращали внимания на ребенка, иногда принимавшегося плакать. Сами они плакать не могли и отдавали время, отведенное сценаристом их жизни, под скорбь. Жестокому сценаристу их жизни было угодно, чтобы эти очень молодые люди, Миша и Катя, по своей глупости попавшие в дичайшую историю, еще и отягчили себя грехом многочисленных убийств. И даже убийствами близких людей. Вася Рябченко и Равиль Кашафутдинов погибли от руки Михаила, Саша Савельев погиб от руки Кати. Безумному сценаристу было угодно их доконать, а потом посмотреть, что получилось.
