— Пошли, — с трудом опомнился Миша.
— Да, — согласилась его- подруга.
Они пошли не оглядываясь, не тем, что выбрали раньше, а другим, более мудреным маршрутом. Иногда казалось, что они по два, а то и три раза проходят один и тот же штрек, один и тот же перекресток. Но искусственного освещения больше не встречалось.
Разворачивая карту на коротких привалах, Миша сразу уверенно скользил глазами на ее правую половину, на восток, если картограф соблюдал традиционную расстановку сторон света. Вот здесь излучина реки — то ли Лета, то ли Коцит надпись стерлась, здесь пятиконечная развилка, выход в кольцевой туннель был где-то рядом. Только точно считай повороты. Никаких особых примет на карте не было. И не встречалось в реальности. Кроме одной.
В одном месте они с недоумением наткнулись на нацарапанную на стене стрелку с тремя вертикальными черточками на тупом конце. Забыть о том, что такие стрелки рисовали Василий с Равилем, было невозможно. Интересно — с каких пор она тут имеется? С того дня, когда судьба их разлучила и они попали в лапы пещерной ЧК? Или они начертили ее позже? Или не они?
Стрелка с геометрическим укором указывала в том направлении, откуда беглецы пришли.
— Черт ее знает, — тихо выругался Миша. Он еще раз открыл карту. Нет, по карте вроде правильно. Что означает эта стрелка? К чему она? Лабиринт был, как и положено нормальному лабиринту для сведения человека с ума, до одури одинаков в своих штреках и поворотах.
Когда ноги уже не держали от усталости и пришлось остановиться, чтобы поесть, накормить ребенка, может быть, немного вздремнуть, в наступившей тишине что-то напрягло Мишу.
— Ты не слышишь ничего, Катюш?
— Нет.
— Глюки какие-то. Словно оркестр. Посиди, я схожу гляну. До второго поворота.
— С ума сошел? Как тогда, потеряться? Я боюсь. Предчувствие их не обмануло. И опыт не обманул. Они знали: то, что их обрадует, будет нелегко пройти. Но миновать это было нельзя. Они отдохнули и поспали.
Всего через три поворота они взобрались по недлинной осыпи. В узком отверстии — только-только и протиснуться — брезжил постоянный желтый искусственный свет. Глицериновый воздух безвременного коридора стоял тяжелыми неподвижными слоями.
Иван Васильевич Зотов долго упивался одиночеством. Даже редко встречающееся в его мире чрезвычайное происшествие — вылазка монстров из Соленой пещеры — почти не взволновало его. Он ждал возвращения с поверхности трех гонцов во главе с Володей.
В Систему Ада их спустилось уже четверо. У новичка было много времени подумать, как такое получилось. В его бурной жизни бывало всякое: и бедность, и богатство, и тюрьма, и шикарные заграничные отели, а уж опасности, опасности-то были постоянными спутницами его бурной жизни. Но то, что происходило сейчас, казалось нереальным, каким-то удивительно стойким мрачным бредом.
Он понимал, что его могут убить, и был к этому готов. Его. отравили? Накачали каким-то необыкновенным наркотиком? Он пробовал молиться. Даже двумя способами. Конечно, бог один, об этом было нетрудно догадаться. Но если ты по папе мусульманин, то молиться следует: «Аллах акбар»… Больше с испугу он ничего вспомнить не мог. Будучи по маме наполовину грузином, он уже взрослым на всякий случай крестился, но сейчас на христианские молитвы память отшибло напрочь.
Самым простым было уверить себя, что он уже умер, что попал в загробный мир, в ад, разумеется, куда, оказывается, спускаются пешком с фонарями, и черти свободно говорят только по-русски. И раз смерть уже произошла, то и бояться больше нечего. Однако ему было страшно.
Его мертвое тело было каким-то совсем живым. Глаза видели, уши слышали, ноздри ощущали сырой запах подземелья. Ему было холодно, даже знобило. Черти оказались без рогов и свиных рыл, выглядели как совершенно обычные люди и даже были добрыми. Они принесли ему телогрейку. Более того — у них нашлась бутылка водки, граненые стаканы и соленый огурец. Они и чокнулись с ним, и выпили совершенно нормальным способом.
Немного расслабившись, он набрался смелости и спросил:
— Ребята, так это действительно ад? Один из чертей криво ухмыльнулся и ответил как-то мудрено:
— Система Ада.
Ну что ж, так и должно быть. Наверху сведения не очень точные.
— А что со мной будет?
— Что Сам решит, то и будет.
Вот оно что. Ну, естественно. Он достаточно известный преступник, чтобы его судил сам владыка загробного мира.
— Ребят, а как его величать надо? Сатана или… э-э, шайтан?
— Можешь называть его Иван Васильевич. Совсем удивительно. Как там они, живые, ошибаются. Все, оказывается, по-другому.
Что за Иван Васильевич? О каком-то он чего-то слышал. А! Русский царь был такой — Иван Васильевич Грозный. Великий грешник, кажется, был. Неужели он и тут царем?
— Иван Васильевич Грозный?
— Ну, грозный он вообще-то, конечно, — ответил разговорчивый черт-собутыльник. — Зотов его фамилия.
Вот как, значит. Выходит, что ли, он угодил в русский ад? А если бы в грузинский, по маме, то там царем был бы сам Coco Виссарионович, а может, какой-нибудь простой Гурам Шалвович? А по папе — в ад дагестанский? Там, соответственно, какой-нибудь Шамиль? Странно.
Времени в аду было — вечность, даже у него, пятидесятилетнего вора в законе Магомеда Магомедова. В ожидании суда Зотова ему, здоровенному плечистому чернобородому кавказцу, жилось сравнительно неплохо. Хотя глаголом «жилось» вряд ли можно было определять теперешнее существование. Но как? «Мертвячилось»? Нет, ему определенно жилось. Он ел, пил, спал, отправлял естественные надобности. Магомеду отвели узкий темный гротик со скрипучей раскладушкой в качестве лежанки. Это отдаленно напоминало лагерный штрафной изолятор. Только его почти не охраняли. Убежать отсюда было невозможно. Да Магомеду и в голову такое не приходило. В этой ситуации он был богопослушным.
У Зотова же наступил приступ информационного запоя. Такое случалось реже запоя алкогольного, но случалось. Можно было долго презирать суету поднебесного мира, но скука вечного существования копилась, аккумулировалась, достигала критического уровня, и необходимо было разрядиться. У покойника Дудко такое тоже случалось. Он однажды даже распорядился притащить в пещеру телевизор, новомодное изобретение суетливого человечества. Только толку от телевизора не было никакого. Он ничего не показывал, кроме серого экрана да редких полосочек.
Куда интереснее и полезнее были свежие газеты и журналы. Читая в одиночестве все подряд или выборочно, Зотов позволял себе удивленно хмыкать, задумчиво чесать затылок и даже злорадно улыбаться, похохатывать над судьбой коммунистической власти, когда-то упекшей его в подземелье. Та власть думала, что будет вечной, а ничтожный липецкий кулак быстро превратится в лагерную пыль, отдав ей, власти, свой бесплатный труд. ан, получилось-то наоборот.
