– Нет, тут другая разница, – продолжал Гасталла, – не отличие между разными местами, а именно неправильность. Не могу понять, в чем эта неправильность, но она есть, точно есть.
Из лесу вышел Шадек, подошел к Бивилке, присел рядом.
– Вот же поганка.
Протянул ей облепиховых ягод в горсти. Магичка, явственно смутившись, отобрала половину. Остальные Шадек заглотил сам, не подумав предложить кому-нибудь еще. Бивилка, поедающая свою облепиху по ягодке, смущенно покосилась на Дорала и Гасталлу, но поделиться с магистром, обойдя вниманием некроманта, было бы некрасиво, а переводить вкусные ягоды на мерзкого типа – жалко.
Бивилка пыталась делать вид, что не замечает поблизости никакого некроманта, но было не так легко пропускать мимо ушей его замечания – не то чтобы злобные, но меткие и ядовитые. Гасталле нравилось злить магичку: ожидаешь от меня, мерзостного типа, всяческих неудобств? Ну так чего же зря надеяться – получай! Дорал одергивал Гасталлу и уже почти жалел, что согласился взять его с собой.
Бдыщева матерь пойми что, а не спасители мира! Ворчат, сомневаются, петляют, того и гляди – затеряются в Гижуке совсем и перегрызут друг другу глотки. Не от ярости, так с голодухи – после всех этих летаний кругами почти не осталось еды в запасе. Хорошо хоть места грибные-ягодные, да еще Шадека в Эллоре, кажется, эльфы покусали, до того ловко он сооружает магически-охотничьи ловушки на мелкое зверье.
– Почему этот парень потащился с нами? – тихонько спросил некромант. – Я в толк взять не могу. Ему все равно, найдем мы драконов или нет, выживет ли Идорис. Даже мне не наплевать – я как-то, знаешь… после той истории в столице ощутил ответственность за всех этих никчемных человечков. А Шадек – нет, не ощущает никакой ответственности, не верит и не беспокоится. Он считает, что нужно отправляться за море, и считает в общем-то правильно. И сил у него в достатке на любые поступки, хоть он и мается сущими мелочами. Словно ему нравится просто быть магом – так нравится, что до всего остального и дела нет. Но за море он отчего-то не отправился. Вместо этого он просто так, без понятных причин, взял и утащился за нами на край подыхающего мира. За нами утащился и за ней. Почему, а?
– Наверное, он любит путешествовать, – проворчал Дорал и снял котелок с огня.
Перед тем как приниматься за еду, Бивилка и Шадек укрыли полянку «ладонью» – куполом, хранящим тепло. Это было парное заклинание из магоновых Карт, которое подсказал им Кальен. Сама по себе «ладонь» не грела и в пути была бесполезна, но с ней ночевки в осенних лесах получалась вполне терпимыми. Что будет дальше, в Недре, где тепла от костра и дыхания не хватит, чтобы обогреть магический купол – маги пока не придумали. Как говорил Гасталла, «эту нежить мы упокоим, когда она вылезет на свет».
– Как ловко они колдуют в паре, – заметил некромант, глядя на Шадека и Бивилку с такой гордостью, словно это он их обучал. А может, и правда гордился: во какая смена нам выросла – красота!
– О, это у них всегда получалось, – рассмеялся Дорал, – загляденье, а не парные заклинания выходили, с самого первого занятия, без всякой притирки, представляешь? Редкостный случай. Только в детстве они больше соперничали, чем дружили, а собачились как – просто чудо, во всей Школе звон стоял! – Дорал разломал на куски ковригу. – А потом этот звон расцвел нежной дружбой, разумеется.
Гасталла проследил, как опускается на полянку «ладонь», подсмотренная каким-то самоучкой в каких-то Картах, и спросил:
– А тебе не кажется, что магических Карт не должно существовать? А то, что они существуют, – очень подозрительно?
– Отчего это?
– Оттого это. У нас, получается, одна и та же магия с магонами. А ведь даже с эллорцами мы колдуем по-разному: мы – заклинаниями и пассами, а они – образами и сосредоточением. Как получается, что с эллорскими эльфами, которые недалеко, мы по-разному используем магию, а с магонами, которые в других мирах, – одинаково? У нас что, больше похожести с магонами, чем с эллорцами?
Дорал потер лоб.
– Может, у магонов и все прочее такое же, как у нас? – бубнил Гасталла. – Почему бы не быть прочему, а? Что вообще творится у тех магонов в Азугае? Откуда они происходят на самом-то деле? Ведь не сто лет назад появился Азугай, ведь и раньше там жили магоны? Может, они – наши повторения или вроде того? Может, и говорят похоже – те, которые не свихнутые? Почему бы им не говорить на общей речи, а?
– Ты еще скажи, что они в Божиню верят, – отмахнулся Дорал и полез в котомку за ложками.
Подошли Бивилка и Шадек, повеселевшие и немного взъерошенные, сели у костра.
Некоторое время было тихо, только сыто плюхала похлебка и поскребывали ложки по стенам котелка, а на поляне протяжно зевали грифоны. Потом подал голос Гасталла:
– Я понял, что не так в орочьих поселениях. Божемольни заперты. Во всех селеньях, которые мы проезжали.
* * *
Размашистыми движениями посоха брамай чертит решетку в груде золы. Легкая серая пыль танцует в колючем, почти зимнем воздухе.
– Трудно будет искупить сотни лет отречения.
Орки сидят вокруг кострища и тихонько покачиваются из стороны в сторону. Между ними пластается по земле дым от веток котошовника. Открытые румяные лица на дикарский манер разрисованы бурыми полосами – смесь жира, пепла и крови. Полсотни пар покрасневших глаз смотрят на брамая с надеждой.
– Изничтожим все чуждое и наносное.
Орки перестают раскачиваться и начинают кивать. Брамай стучит посохом, и птичьи черепа на нем подпрыгивают и постукивают друг о друга. Белые косточки отражаются в мертвых глазах лохматой собаки, прибитой к жертвеннику.
– Все чуждое будет выжжено огнем. Все, на что падают наши взгляды. Без раздумий и жалости.
Орки разевают рты, издавая звуки, похожие на ворчание большой кошки. Они согласны, что нужно выжигать все наносное и не испытывать жалости.
В прошлой жизни Гижука, когда брамай был жрецом Божининым, орки не должны были ничего жечь и никого прибивать к жертвеннику. Но тогда орки не помнили, что путь Божинин привнесен в Гижук извне насильно, что он чужд орочьей природе.
Путь Серой Кости требует неизмеримо большего рвения.
Орки счастливы, что смогли ступить на этот путь.
* * *
Лиственные леса южного Гижука сменились глинистыми и каменистыми равнинами. Они были исчерчены трактами, там-сям их прорезали серые реки и приземистые хвойные лесочки, и подле рек всегда находились селения – деревеньки, фермы, хутора, а то и небольшие города. В равнинной местности трудно было найти хорошее место для ночевки, а у грифонов, судя по недовольным мордам, не складывалось с охотой.
Потом путники забрали восточнее, и под грифоньими брюхами снова стали появляться озера и густые леса, потом зачастили поля с коричнево-серой землей и большие деревни.
Воздух становился холодней и прозрачнее, по ночам подмораживало. Животные все неохотнее двигались на север и старались держаться на высоте одного-двух полетов стрелы – выше воздух был совсем уж продрогшим. Маги по самые глаза укутывались в теплые куртки и старались поменьше шевелиться, чтобы сохранить хоть какое-то тепло под порывами сизого ветра. От долгой неподвижности немело тело, от колкого воздуха слезились глаза и дубела кожа на лице. Маги тоскливо шептали ругательства обветренными губами и старались не думать, скольких жителей Гижука они переполошили, держась так близко к земле.
