– Кому-то пахнет, а я только еду в сумках чую. Создаю видимость, нос, правда, устает к концу рабочей смены, у нас добрая половина таких неспособных работников, – сделал Шарик серьезные уши.
– А это не опасно? – вскочила она на ноги, будто тут же была готова меня защитить от опасности, и начала яростно целовать мою скулу.
– Нас смертниками называют, – снисходительно отмахнулся хвостом Шарик, добавив бравады в рассказ, – поэтому и кормят на убой. Пока тьфу-тьфу-тьфу, без жертв, – сплюнул длинный волос Мухи, прилипший к языку.
«Когда я хотел, она выкобенивалась, теперь, когда тебе говорят: на, бери – ты начинаешь отплевываться: может, не сегодня, потом как-нибудь. Капризная штука жизнь, не то что смерть, та всеядна», – рассуждал про себя Шарик, глядя на разгоряченную самку.
– В общем, работа как работа, собачья, – добавил он, уравняв себя в правах с Мухой, чтобы ей как женщине не было очень обидно за бытом прожитые годы. – Лучше расскажи, как у тебя отношения с космосом и его менеджерами, – сделал Шарик хорошую мину, демонстрируя внимание не только к Мухе, но и к ее заботам.
– Космос, как видишь, пока на месте. Готовимся, тренировки каждый день. Я так устала, Шарик. Трудно мне заниматься любовью без любви. Ради карьеры, если бы ты знал, как это тяжко! Каждая ночь независима до тех пор, пока не раздвинет ноги, – зевнула она так широко, что глаза ее заслезились.
– Имя на букву Б, жизнь на букву Б, бюрократия кругом, – подытожил Шарик. – Как я тебя понимаю, Муха.
– Ты не понимаешь! Потому что ты не хочешь лететь с нами. Может, выпьем?
– Я собой не торгую.
– Да, ты неисправим, Шарик. Тебе действительно нельзя туда. Ты можешь загубить всю программу.
– Не хочется быть подопытным.
– Да дело не в этом, ты слишком ветреный. Вдруг ты там встретишь кого. Космическую собаку. И сразу полезешь под юбку, – неудержимо продолжала фантазировать Муха, будто ее это заводило. – Тебе нельзя туда, это может испортить их представление о нашей морали. Случайные связи – они хуже, чем астероиды. Их последствия непредсказуемы. И когда уже все у тебя будет с ней на мази, в этот самый момент металлический голос объявляет на всю галактику:
«Шарик-1, я Дом-2, как слышите меня, Шарик-1, я Дом-2, я – Конура, может быть, так понятней. Шарик-1, вы слышате? Сука! Немедленно слезьте с космической суки! Немедленно возвращайтесь на базу, обратно!» А ты молчишь про себя: «Нет, ребята! Теперь вам меня уже не остановить».
– Муха, ты что, фэнтази увлеклась? – надоело Шарику слушать всю эту галиматью. – «Вот бабы, стоит им только увидеть на горизонте другую, сразу фантазия у них закипает как молоко, успевай только пенки злорадства с лица снимать».
Муха валялась на полу в истерическом лае и ответила вопросом на вопрос:
– А знаешь, чем все это закончится? Ты скоро очнулся. Тишина. Рядом она, раскинулась, как наша планета, прекрасная и развратная, скафандры разбросаны по поверхности, в вакууме плавают инфузории вашей любви в ее туфельке.
– Муха, может, на звезды посмотрим? – понюхал он ее, когда она успокоилась.
– Может, лучше выпьем? – поняла Муха, что переборщила. И надо было закруглять историю. Больше всего она не хотела сейчас пялиться в небо, в котором кроме Большой Медведицы не могла больше распознать ни одного созвездия. – Я налью, и посмотрим, если ты прочтешь мне лекцию о космосе, – пошла она на мировую.
– Мы покоряем вымышленный извилиной, никому не доступный космос, уповая на связь с иными нетронутыми цивилизациями. Они же молчат, не выходят, из космоса нет выхода. Знаешь почему, Муха?
– Нет, – принесла она уже коньяк и разливала его по стаканам.
– Ну, подумай. Это легко, – выпил залпом свое Шарик. – Космос – он для открытий. Бездверный, понимаешь, Муха? – Коньячные звездочки начали появляться на небосклоне его внутренней вселенной. – Там невесомость, как бы ты ни был крут на земле, в космосе вес твой не имеет значения, поэтому, устав его покорять, мы возвращаемся к покорению женщин, либо брошенных кем-то, либо еще ни разу не покоренных.
– Вот и я подумала, встречу так инопланетянина, влюблюсь, а он возьми и брось меня потом, – погрузилась вместе с коньяком в грусть Муха. Шарик знал, что алкоголь совершенно безобразно может повлиять на женщину: если та только что рыдала от смеха, то через полбокала могла уже рыдать искренне от выдуманного горя. Надо было выводить подружку из штопора:
– Мир жесток, детка, каждый способен бросить другого. Причем легко. И нет никакой гарантии: ты можешь исчезнуть, пока я разливаю коньяк. Я тоже могу испариться в эпиграфах утра, нет никакой защиты. Разве что губы, – послал он Мухе воздушный чмок, – застывшие в поцелуе, без которых твой инопланетный друг навеки останется нищим.
– Может, о любви поговорим? – прониклась Муха.
– Может, лучше займемся? – вышиб Шарику коньяк остатки мозгов.
* * *
– Человек в принципе офиген, – рассуждал лежа на крыльце Том в моих ногах. Лето выгнало нас из душного дома на улицу, где только сверчки могли составить двум романтикам компанию, сверчки да звезды. Иногда казалось что звезды и были сверчками, мерцающими своим свистом в темноте Вселенной.
– Этого не отнять, – согласился с ним я, выпуская в воздух кольца дыма. В идеале хотелось сделать пять олимпийских колец, но с пятым все время были проблемы, больше четырех никак не выходило.
– В свободном падении он брошен из космоса без парашюта обустраивать землю, он падает, – продемонстрировал кот, как это выглядит, подняв и бросив лапу себе на грудь.
– Это естественно, – снова я был с ним солидарен, потому что лень было спорить.
– А если он падает в ваших глазах, то он падаль?
– Не всегда, – не смог я с этим согласиться, как бы ни было лениво оспаривать. – И корень не во вредных привычках, – помахал я сигаретой, – и не в дурном воспитании. Все дело в законах всемирного тяготения.
– Понятное дело, все дело в женщине, – махал хвостом кот.
– Конечно, каждая жаждет, чтобы он приземлился к ее ногам, возможно, так и случится, но прежде ей необходимо подумать, готова ли она падать вместе со мной дальше.
Лежа на теплых досках, мы продолжали рассматривать татуировки на теле космоса, бесполезно пытаясь собрать их в созвездия. Но спорные имена сбивали значением с толка. Пропасть лежала между услышанным и увиденным.
– Мне кажется, я нашел созвездие орла, – ткнул пальцем в небо. – Видишь там три звезды – это правое крыло, а вот еще три – это левое.
– Мышь какая-то, а не орел, – чувствовался в голосе Тома зов природы.
– Созвездие мыша? Нет, такого, кажется, нет.
– Значит, надо придумать.
– Не, не надо, потом тебе захочется поймать его.
– Как же они не похожи, что за художник их рисовал, или он оставил пространство нам для развития?
