Я покормил. Он снова сыграл лапами мягко на клавишах: «Я хочу пить».
Налил молока. Далее он отправлял мне письма при каждом удобном случае: «Я хочу, чтобы гладили… я хочу, чтобы за ухом… я хочу кошку».
Выпустил его погулять. Сам залег на диване, укрывшись телевизором. Шло какое-то забавное кино про молодую парочку, которая ссорилась по всякому пустяку, то и дело с треском расставаясь, чтобы как можно скорее встретиться вновь:
– Как я выгляжу? – поправляла она у зеркала макияж уже довольно долго.
– Шикарно! – в нетерпении пробасил он. – Зачем спрашивать, если ты сама это прекрасно видишь! – Ему хотелось скорее выйти из дома.
– Чтобы слышать, – продолжала девушка поправлять прическу.
– Шикарно!! – закричал мужчина ей в самое ухо.
– Что ты на меня кричишь? Я тебе не жена.
– А в чем проблема? Выходи за меня замуж, – притянул он ее к себе.
– Ты с ума сошел, – отпрянула девушка от него.
– Сама ты дура! – Он выскочил из дома, хлопнув дверью. Перебежал дорогу, не обращая внимания на трафик. Открывая дверцу автомобиля и бормоча себе под нос: – Счастье – это не для меня.
– Счастье тоже иногда обнажается, – наблюдала она в окно, как он садится в машину. Потом пошла на кухню, достала из вазочки конфету и развернула.
– У каждого счастья своя обратная сторона, – уверял он себя, исчезая в салоне своего черного авто.
– Счастье вылеплено из страсти. – Она откусила.
– Счастье неповторимо. – Он повернул ключ.
– И не такое сладкое. – Губы ее испачкались в шоколаде.
– Я больше люблю неопределенность. – Тронулся с места.
– Я не люблю мужские улыбки, лживые, только серьезные мужские, обветренные. – Вспомнив его небритое лицо, салфеткой вытерла губы.
– Может, все дело в ней? – Он едва не сбил женщину.
– Может, все дело в нем? – Вертела она блестящий фантик.
– С ней всегда было жарко, – выехал он наконец на шоссе и блеснул зажигалкой.
– Он ко мне привязался, – облизнула она липкие пальцы.
– Черт возьми, это безумие. Почему я думаю только о ней? – выбросил он сигарету в окно и стал искать разворот.
– Может, мне скушать еще конфету, пока он не вернулся, – потянулась она к вазочке.
В этот момент я услышал, как в дверь кто-то начал скрести.
Том вернулся пьяный и счастливый. Неровной походкой он донес свое рыжее тело до дивана, потом закинул его туда последним усилием воли, как обычно бросают тех, кого сильно любили: жен, курево, алкоголь, и промурлыкал:
– Хозяин! Еще валерьянки – и спать.
Я постелил ему рядом, в ногах, выключил телевизор. Где-то через тридцать секунд он захрапел. Я наблюдал, как надувается, словно меха баяна, его мохнатая шкура. Кот пошел гулять сам по себе внутри себя. Мне тоже стало тепло рядом с ним. Под теплый храп рыжего тела мой разум осенило: «Я и есть бог, пусть даже только для него. Он молится на меня, я исполняю прихоти. Вряд ли Том в этом признается, возможно, он атеист, но скорее всего не позволит гордость».
* * *
Ноги жуют ступеньки вместо печенья, я поднимаюсь на пятый. Пью этот воздух спертый – кофе моего родного подъезда. Кофе – дерьмо, с него тянет спать. Дверь меня долго рассматривает, она ждет оправданий.
– Да, есть немного, я действительно пьяный, ну не так чтобы очень, – репетирую про себя извинительную речь для своей жены, начиная искать ключи в карманах. – Да, я поздно или скорее рано, – попадаю я в конце концов в скважину. Дверь жутко упряма.
– Ах, да, я забыл, извини, – тру ноги об коврик. Та сдается. Дверь слизывает меня, квартира заглатывает мое тело, кот трется об ноги, коридор отнимает пальто и ботинки, сопровождает в ванную мое неуклюжее тело. Здесь зеркало в роли следователя:
– Сколько пил? Где? С кем?
Я молчу.
– Говорить будем? – Брызгает оно мне из-под крана.
– Только ты меня понимаешь, – обращаюсь я к коту, который смотрит трезвыми глазами мне в самую душу.
– Посмотри на себя теперь, на кого ты похож?! – снова посмотрело на меня зеркало.
– На тебя очень сильно, мне нужно позвонить адвокату, моему милому адвокату, – нахожу я в кармане пиджака телефон.
– Звони! Хочешь, чтобы тебе повторили вопросы? – кидает мне в лицо полотенце.
Я сажусь на край ванны и набираю номер, я чувствую всей своей шкурой, что разбудил прекрасную сонную гладь океана, знакомый голос накрывает меня той же волной:
– Где ты был?
– В баре с друзьями, – медленно прихожу в себя. Люди чаще всего приходят в себя через ванну.
– В баре? С друзьями?
– Клянусь моей мамой.
– Нажрался?
– Нет, я голодный. Может, покормишь?
– Щас!.. Где ты сейчас? – добавляет она тихо.
– В ванной с Томом. А ты? – задал я самый глупый в мире вопрос.
– Я давно уже в спальне.
– Можешь забрать меня отсюда скорее, под залог того, что я тебя не обманываю.
– Ты же знаешь, я не терплю перегара.
– Ладно, – посмотрел я на кота, который готов был проводить меня на кухню. Там я насыпал Тому его коричневых хлопьев. Мне нужны были чьи-то уши в этот момент, чтобы излить душу.
– Ты думаешь, я без еды не могу с тобой поговорить? – обиделся немного Том, проигнорировав миску.
Я взял его на руки и стал гладить:
– Часто мы верим, что все еще можем повернуть к лучшему и все еще не сошли с ума, что каждое наше слово бесценно, как и дела. Мы делаем их добросовестно, с полной отдачей, зная, что получим взамен: деньги, любовь, доступ к телу, власть, уважение, хлеба с куском тепла, лоснящееся отражение в зеркале. Нам кажется, что мы все еще можем гореть – дрова, подкидывая их в печь, лишь бы опять не пришла зима в отношениях.
– Секс – лучшее оружие для решения семейных конфликтов, да и вообще любых конфликтов. Если его нет – беда. Даже в политике одних симпатий и диалогов мало. Будь в мире красивые женщины-политики, легче было бы договариваться государствам. А сейчас что, посмотришь на такую, сразу воевать тянет, причем не важно с кем, главное отвлечься.
– Так мы о политике будем говорить или о женщинах, Том?
– А что тебе лучше с похмелья помогает?
– Скорее второе.
– Как думаешь заделывать брешь?
– Не знаю, а ты что посоветуешь?
– Выспаться для начала, сейчас разговаривать бесполезно. А утром поговорить на трезвую голову. И не забудь про букет, и не три жалкие розы.
