– Это было легко?
– Легко стало сразу, на следующий день. Позже мне захотелось сменить одежду, еду, мысли, образ жизни. Чтобы начать наконец исследовать ее. Кто я? Зачем я? Как в той сказке, вопрос явно не находился где-то за границей, игла лежала внутри меня самого. Лежала и покалывала. Вы когда-нибудь ощущали легкое покалывание под ложечкой? Или еще где? Знайте, это ваше настоящее я. Мне хотелось проснуться. Естественно, не от будильника и чьего-то звонка, просто проснуться. Сумасшедший. Да, похоже на то. Слегка безумный, но и бесстрашный.
– Сансарное бытие?
– Откуда вы все это знаете?
– Сталкивалась.
– А что еще знаете?
– Не привязывайся ни к болезни, ни к смерти. Мы все умрем, нет ни хороших новостей, ни плохих, нельзя относиться к ним всерьез, не отвергать их и не принимать за истину – будь покойником, который может стерпеть все что угодно.
– Именно бытие – вот что грызет нас постоянно, вот что не дает вздохнуть спокойно. Женщины одержимы своим телом, мужчины – своей материей. Интеллектуалы полны знаний, но сделать ничего не в силах. Все силы у них ушли на знания, мешки со словами. В результате слова подстраиваются под условия. Условия диктуют нам правила, на каких основаниях? Мы привязаны к ним. Мне захотелось научиться самому создавать себе условия. Поначалу я цеплялся за «я», за «мы», «за как же я без них». Значит, повод все еще был, за него я все еще был привязан, пусть и длиннее стал поводок.
– Удалось постигнуть Дхармы?
– А что вы под этим подразумеваете?
– Вы меня проверяете? Отбросить привязанности к своей стране, богатству и имуществу…
– Будто горела в голове лампочка на сорок, а теперь на семьдесят пять ватт, – рассмеялся я.
– А как вы к этому пришли?
– Медленно. Лет сорок шел. Знаете, появилось такое ощущение – у вас не было такого чувства? – что все это с вами уже было, бесконечные повторения жизни. Дни, ночи, будни, праздники, события, дни рождения, люди, нелюди, друзья, недруги… Живешь-живешь, потом вдруг понимаешь, что не жизнь это вовсе, а так, вид на жительство. И происходит это случайно, одним щелчком пальцев.
– А с вами как это случилось?
– Пришла смс-ка: «Пополните баланс, на вашем счету недостаточно средств, вы превысили баланс». Во мне как перещелкнуло: действительно, давно уже нет баланса в жизни, значит, средства, которые его поддерживали, во мне истощились. И надо его срочно пополнить. Но следовать тупым командам роботов-автоответчиков, автописателей мне не хотелось. После того, как отключили телефон, дышать стало легче, никто не звонил, я никому не звонил, я начал возвращаться к себе. Потом мне отключили Интернет, воздуха стало еще больше. Из всех гаджетов я оставил только книги. Я начал бегать, я взялся за мышцы, за ум, за краски, увлекся живописью, у меня высвободилось столько времени для самого себя!.. Я начал ощущать себя в реальности.
– Значит, щелчок?
– Именно, и никакого давления. Нажмешь на человека просто так, на автомате, а это окажется курок, мы будем давить на него, он, нервничая, начнет палить, ранит других, в лучшем случае себя.
– Как вам удается так реалистично передавать нашу жизнь?
– Я реже смотрю в небо, больше на землю, с земли все начинается, все произрастает, включая наши привычки и комплексы.
– Почему на землю?
– Там живописнее.
– И что с живописью?
– Увлекся. Именно она научила меня по-новому видеть литературу. Некоторые стилистические приемы, взятые из живописи, создали те формы, те объемы, то пространство, которые позволили расширить возможности самого языка. Вот лишь некоторые из них: рядом с холодным цветом должен быть теплый, в романах трагическое сменяется смешным… правило золотого сечения, для создания перспективной композиции, когда главный персонаж смотрит из текста не в лоб, а находится на линии золотого сечения… Зум, когда для того, чтобы приблизить человека, достаточно прописать его руки и т. д., – приблизил я журналистку к себе на расстояние поцелуя, едва взглянув на ее руку. Пальцы были сильные и длинные, будто у пианистки, но… она в меня не влюбилась. Она продолжала спрашивать, скатываясь к сансарному.
– У вас есть любимый автор?
– Витиеватость, зацикленность, переплетение магического и реального. Опыт. Можно сказать о его большом на всех моих героев. Именно он создает впечатление некой литературной голограммы, в которой герои и предметы проступают постепенно, до тех пор, пока не будут видны самые крошечные детали как внешности, так и характера. Его грабли – это безграничность метафор и воображения. Соберешь ли ты урожай? Этот вопрос уходит в бесконечность времени. Его герои, которые вроде бы ходят по кругу, говорят о том, что время постоянно и вечно, однако одни его ждут, другие теряют, от третьих оно уходит, и их души – вечные странники этого циферблата.
– Один очень личный вопрос. Можно? У вас есть любимая?
– Целых две.
– Как вы этого добились?
– Я сказал первой, что у нас будут красивые дети.
– Ну и как?
– Я сдержал слово. Появилась вторая.
– Вы меня понимаете?
– Да, вы же говорите на женском языке. Где вы так научились понимать женщин?
– На филфаке. Как ни крути, кем ни крути, женщины и мужчины говорят на разных языках. Чтобы правильно переводить, надо научиться их слышать. Именно здесь, в саду филологических дев, я научился слышать, о чем они думают в данный момент, чем думают или кем и думают ли вообще. Идеальный слух и искренность – вот что сближает. И самое главное в отношениях со слабым полом – не надо ничего объяснять – надо действовать. Из всех ли жизненных ситуаций есть выход?
– Вы уверены?
– Абсолютно. В этот момент важно быть предельно искренним с самим собой. В крайнем случае вначале придется выйти из себя.
Она в меня не влюбилась ни на минуту. А я забыл ее имя. Зеленые эти глаза до сих пор влюблены. Но стоит мне только согласиться:
– Интервью? Можно, – добровольно сдался он в рабство, взял со стола другой бокал и протянул девушке. – Но сначала шампанское.
Она разрезала свои губы стеклом бокала и сделала небольшой глоток. Потом еще один.
– Так вот. Как вы докатились до такой жизни? – неожиданно начала она. В голосе от любви осталась только симпатия.
– Я люблю кататься.
– А как же название вашего фильма «Привязанность»? Разве она вам не мешает? С ней ведь далеко не укатишься.
– А далеко и не надо. Впрочем, привязанностей с годами стало значительно меньше. И самая сильная из них сейчас, пожалуй, к мыслям, – опустошил бокал Шарль и взял другой бокал. Вино в нем возмутилось пуще прежнего. Просто восстание пузырьков.
– Много думаете?
