– Вы сообщили нам, – произнесла она, – что были на деловой встрече в день убийства. Вы сказали неправду.
Я потер грубую щетину, покрывшую мое лицо. И промолчал.
– Где вы были? – спросила детектив Бергстром.
Я выпил всю воду и раздавил стаканчик в кулаке.
– На приеме у врача, – ответил я. – Можете проверить.
– Обязательно. Но почему вы солгали, мистер Херли?
– Это очень личное, – признался я.
Врачебная тайна. Он ей ничего не расскажет. Трудно объяснить, почему это мне важно. Возможно, чувствую, что именно я должен сказать Мерри правду и так, чтобы она по-настоящему мучилась. Посмотреть ей в глаза и сказать: «Все, игра закончилась, тебе конец».
Из полицейского участка я поехал к Малин. Долго жал на кнопку звонка, пока она не открыла дверь.
– Сэм, я не могу.
– Пожалуйста, – умолял я.
Я нуждался в ней. Нуждался в ее присутствии. Мне просто было необходимо почувствовать чье-то тепло и участие. Мне нужно было хоть немного отвлечься от своей боли.
Она впустила меня, приготовила два эспрессо в красной кофеварке, стоящей в ее маленькой кухне. Кинула в мою чашку два кусочка сахара.
Я все ей рассказал.
Вернувшись, я почувствовал, что дом меня угнетает. Мне было трудно думать и дышать в нем. Я вышел и направился к дому Карла, постучал в дверь.
Появилась Эльза. Она сказала, что Карл на заднем дворе собирается на охоту. Я нашел его в сарае.
– Можно я присоединюсь к тебе? – спросил я.
– Ты пил?
– Нет, – солгал я.
Он собрал остаток снаряжения, и мы сели в машину. Мы ехали час или два в западном направлении, углубляясь в горы.
– Спасибо, – поблагодарил я, – мне действительно это нужно.
Здесь, в Швеции, распространена гуманная охота. Животное убивают с первого выстрела. Оно умирает сразу, не мучаясь. Мясо полностью съедается. Минимум жестокости, которую можно причинить. Я считаю это вполне разумным.
Мы провели почти весь день в лесу. Я наслаждался свежим горным воздухом. Вокруг стояли столетние деревья, тишина. Над соснами простиралось бескрайнее небо. Мы притаились, следя за двумя взрослыми лосихами. Они неторопливо двигались, не переставая жевать траву. Время от времени напрягали уши, чувствуя наш запах и слыша хруст травы под нашими ногами.
Карл одолжил мне ружье. Он не отрывал глаз от одной из лосих. Потом подал мне знак рукой, что пора стрелять. Я смотрел на животное, на его массивное и сильное тело, на то, как играли мощные мышцы при ходьбе, как оно спокойно пережевывало траву, на пар, в который превращалось его дыхание в холодном воздухе. В лесной тишине любой звук становится более отчетливым – шум крыльев взмывшей вверх птицы, сердитое жужжание жуков, ползающих по коре дерева.
Тишину прорвал громкий выстрел. Он эхом прокатился между деревьями, заглушив все остальные звуки. И сразу послышался беспорядочный топот копыт. Остальных животных охватила паника. Мне даже показалось, что я слышал биение их сердец. Они ускакали прочь, спасая свои жизни. Жизнь – а после смерть. Так устроен мир.
У лосихи подкосились задние ноги, и она рухнула на землю. Вблизи она оказалась еще крупнее. Огромная туша, которая только что была живым существом. Язык вывалился, в широко открытых глазах застыл упрек. «Почему я?» – будто хотела она спросить.
– Нам нужно отвезти ее домой, – заметил Карл.
Мы связали ей ноги шпагатом и взвалили тушу на плечи. Карл шел впереди, я – за ним с задней частью животного. Лосиха была очень тяжелой. Груз мертвого тела. Мне пришлось остановиться и передвинуть ношу, чтобы удобнее было нести.
– Хороший был выстрел, – похвалил Карл.
– Правда?
Мы привязали лосиху к багажнику на крыше автомобиля. Карл надежно закрепил тушу захваченной из дому веревкой. Потом поехали в Сигтуну.
– Тебе понравилось? – спросил он.
– Не уверен, – ответил я.
Он спросил меня о Мерри.
– Ненавижу ее, – прорычал я. – Ненавижу так сильно, что хочу убить.
Он втянул щеки и покачал головой, то ли не одобряя, то ли сочувствуя.
– Я не шучу. Женщины так хорошо умеют врать, а мы им верим. Они не оставляют нам ни малейшего шанса.
– Но мужчины тоже врут, – сказал он, взглянув на меня.
– Возможно, – признал я.
– Да ладно тебе. Мы все обманываем. Может, не напрямую, но уж точно не рассказываем всю правду. Недоговариваем, привираем.
– Да ты просто альфа-самец, стопроцентный шведский альфа-самец, – удивился я.
– Все не так просто, как кажется, Сэм. Даже здесь, – холодно усмехнувшись, сказал он.
«Особенно здесь», – подумал я.
Мы вернулись домой, когда уже полностью стемнело. Карл припарковался за одним из двух своих сараев – тем, который был больше. Он оставил фары включенными, чтобы было видно, куда идти, выпрыгнул из машины и распахнул дверь сарая, приперев ее поленом.
– Сейчас будем разделывать, – сказал он.
Мы с трудом сняли лосиху с крыши автомобиля и поволокли ее в сарай. Потребовалось повернуть тушу на бок, чтобы втащить ее через дверной проем. Она полностью окоченела от холода или, возможно, просто потому, что наступила смерть, которая медленно и скрупулезно отключает все процессы живого организма. Сердце прекращает биться и накачивать сосуды кровью. И живые превращаются в мертвых.
Постоянно вспоминаю Конора, лежащего на спине в своей кроватке. Казалось, что ничего страшного не произошло. Он будто мирно спал. Неподвижное тельце, белое лицо, пустые, ничего не выражающие глаза, которые останутся такими навсегда. Он был во власти холодной смерти. Как я смог пережить тот ужасный день?
Несколько золотисто-каштановых волосинок, тайком снятых с расчески Конора и положенных в полиэтиленовый пакет. Врач в Стокгольме, предложивший провести скрининг на установление отцовства, выдал результат в тот же день. Тест подтвердил, что ребенок не мой.
А потом мертвый Конор. Его не стало. Я понял, почему Мерри желала от него избавиться. В тот день я тоже хотел, чтобы его не было.
В сарае Карла имелись крюки для мяса, пилы, гигантский холодильник, облицованный пластиком стол для расчленения животных на куски.
– Просто мечта серийного убийцы, – пошутил я.
Карл широко улыбнулся.
– Главное, – сказал он, – сначала убрать внутренности. Тогда будет меньше крови, а мясо – лучше.
Он приступил к работе. Резал, скоблил. Напоминал хирурга у операционного стола. После того как вынул внутренности, передал мне нож.
– Режь здесь, – приказал он.
