– Вы берете назад все, что говорили о ней?
– Я совершила ужасную ошибку, – вздохнула я. – Такое даже предположить было страшно. Я поняла это вчера вечером.
– То есть вдруг оказалось, что она вовсе не завидовала вам. И вовсе не пыталась украсть у вас мужа. Она больше не злобный манипулятор?
– Она моя лучшая подруга.
– Значит, она не знала, куда вы идете?
– Нет. Она все утро была дома. И никуда не выходила. Она что-то пекла. И не могла выйти из дому, пока духовка была включена.
– Пекла? – переспросила детектив. – И, как я полагаю, она утром контактировала с Конором? Достаточно, чтобы объяснить наличие ее ДНК на его теле. На его одеяльце. На одеяле, которым удушили вашего ребенка!
– Да, все правильно, – кивнула я. – Я могу это подтвердить.
– Мерри, вы осознаете, что говорите?
– Вполне.
– Вы снимаете с нее все обвинения. Вы лишаете нас возможности преследовать Фрэнк в судебном порядке.
– Зачем вам ее преследовать? – удивилась я. – Она этого не совершала.
Детектив Бергстром нервно сдавила виски. Она была крайне раздражена, но кто мог обвинить ее в этом?
– Мерри, вы понимаете, что подозрение, вероятно, снова падет на вас?
– На самом деле нет, – покачала я головой. – Не падет.
– Но ведь кто-то это сделал, Мерри! И я голову даю на отсечение, что не успокоюсь, пока не узнаю, кто именно.
– Детектив Бергстром, – возразила я, – думаю, мы обе знаем, что расследование должно довольно скоро закончиться. – Моя собеседница сложила руки на груди. – Я провела собственное расследование, – продолжила я. – Такие случаи очень трудно доказать, верно? Дети, которые умирают от асфиксии. Как там говорится? «Единственное отличие между синдромом внезапной детской смерти и удушением – наличие признания». Вот и все. Фактически их невозможно отличить.
– Невероятно, – воскликнула она. – Мерри, вы – просто нечто!
– У вас нет признания, детектив Бергстром. Это была не я. И это была не Фрэнк. Я была очень откровенна с вами. Я дала вам всю информацию, которую могла. Рассказала, как все произошло.
Я глотнула воды, вспоминая все, что хотела сказать раньше.
– Я благодарна, мы с мужем искренне благодарны за все ваши усилия. За все, что вы сделали, чтобы разобраться в причинах смерти нашего сына. Но что, если вы с самого начала ошибались? Что, если это просто ужасная, трагическая случайность, синдром внезапной детской смерти? Необъяснимой. Что, если здесь нет ничьей вины?
Детектив Бергстром хлопнула рукой по столу.
– В этом кто-то виноват, – прошипела она. – И мы с вами обе знаем это.
Я покачала головой:
– Нет. Я не думаю, что это правда.
Она сидела и молча смотрела на меня через стол.
– Правда, – произнесла она наконец. – Позвольте мне рассказать вам, что я узнала насчет правды, Мерри. Она всегда со временем выходит на свет. Она всегда в конце концов выясняется.
– Я бы хотела поехать домой, – сказала я, вставая.
– Конечно, – согласилась она. – Но пока я не забыла, хочу вам кое о чем сказать. Об одной любопытной детали.
Она улыбнулась мне, и ее улыбка была далеко не дружелюбной или доброй.
– Речь о Сэме, которого не было в то время, когда умер Конор. Вам следует спросить его, где он был в тот день, – промолвила она. – И по какому поводу.
Она открыла дверь и проводила меня к выходу.
Я отправилась домой. Свернув на подъездную дорожку, почувствовала, как в спазмах сжимаются все мои внутренности. Оглянулась и посмотрела на дом Карла и Эльзы. Вот уже несколько дней там было тихо, никто не входил и не выходил. Интересно, где сейчас Фрея. И соберемся ли мы когда-нибудь еще на барбекю со своими очаровательными шведскими соседями?
У загона я заметила мистера Нильссена. Он занимался лошадьми. «Можете приводить своего малыша кормить лошадей», – сказал он мне, когда мы с ним говорили в первый и последний раз.
Он поднял голову и печально махнул мне рукой.
Я зашла в дом. На кухонном столе лежал недоеденный сандвич. Я взяла его и принялась жевать. Потом пошла в ванную и смыла с лица косметику. Вода была обжигающе холодной. И теплее она не станет.
Фрэнк была в гостевой комнате. Открытый чемодан лежал на полу. Она заканчивала упаковывать вещи.
– Я завтра уезжаю, – первое, что она мне сказала.
– Хорошо, – кивнула я в ответ.
Я достала ее телефон из кармана и положила на кровать.
Она взглянула на него, а потом снова посмотрела на меня.
– Дело закрыто, – сказала я.
Она кивнула – в ее реакции не было ни удивления, ни облегчения:
– Значит, ты ей ничего не рассказала.
– Нет.
– Это наш секрет, Мерри. Только наш. – Она слабо улыбнулась мне. – От этого все только в выигрыше, – добавила она.
Я прислонилась к дверному косяку.
– Фрэнк, – начала я.
– Что?
– Я больше не хочу тебя видеть. Никогда.
Как странно прозвучали эти слова. Они казались какими-то забавными, неискренними.
Она продолжала скатывать носки в тугой комок и запихивать их в чемодан. И при этом казалась такой невозмутимой, словно ее не касались все события последних нескольких недель, не тронули ни возможность обвинения в убийстве, ни однозначное устранение из моей жизни. Внутри меня все сжалось в тугой запутанный узел.
– Фрэнк, ты меня слышишь? – окликнула я ее. – Никогда!
Она подняла глаза и улыбнулась мне.
– Конечно, Мерри, – беспечно ответила она, – как скажешь.
Я вышла из комнаты и направилась к сараю. Сэм не спал. Он склонился над какой-то коробкой и укладывал в нее всевозможные детали, которые издали походили на части игрушечной железной дороги. Когда я вошла, он едва глянул на меня.
– Сэм, – сказала я. – Я просто пришла сказать тебе. Это не она. Я хотела, чтобы это была она, я хотела кого-то обвинить. Хотела найти ответ. Но это сделала не Фрэнк.
Он посмотрел на меня:
– Но ты сказала, что есть доказательства.
– Знаю. Я хотела все объяснить. Но мы не можем закрыть глаза на правду. А правда состоит в том, что это сделала не она.
– Это ты так считаешь? – спросил он.
– Да.
– А детектив?
– Я не знаю. В таких случаях очень трудно найти ответы. Вероятнее всего это была внезапная детская смерть. Просто холодная, жестокая судьба. Такое чудовищное невезение.
– Невезение? Ха!
