Сунув телефон поглубже в карман, я закрыла глаза, слушая плеск воды и наслаждаясь холодным прикосновением брызг к своему лицу. Издалека до меня донеслись звуки пианино, и на мгновение под сенью древних шелковиц, шумевших над головой, я ощутила спокойствие и умиротворение, каких не испытывала уже давно.
По холодным каменным плитам двора застучали каблуки. Чьи-то шаги прозвучали тяжелее остальных, и, услышав, как они замерли передо мной, я распахнула глаза.
– С тобой все в порядке? – поинтересовался Том Брискоу, когда я подняла на него взгляд.
На нем было толстое черное пальто, и одной рукой он катил за собой свой кейс-пилот, а в другой сжимал пакет коричневой бумаги из местной бутербродной.
– Просто устала, – ответила я, смутившись оттого, что он застал меня в такой позе.
– Выглядишь ты откровенно дерьмово, – заявил Том, опускаясь рядом со мной на скамью.
– И тебе доброго дня, – отозвалась я и рассмеялась. Ну, то есть почти рассмеялась, впервые за целую неделю.
Он достал банку кока-колы и протянул ее мне.
– Хочешь? Пожалуй, тебе она нужнее, чем мне.
Я кивнула, сообразив, что забыла купить какое-нибудь питье в «Прете» и что доза кофеина придется кстати, учитывая, что за все выходные я сумела урвать в общей сложности всего пять часов сна. Поблагодарив Тома, я приняла у него банку, которая оказалась приятно холодной на ощупь, выдернула колечко и влила в себя шипучую жидкость.
– Я – твой должник, – с долгим удовлетворенным вздохом сообщила я ему.
– Всегда пожалуйста, – отозвался он, порылся в своем пакете и извлек оттуда багет.
Я была рада обществу Тома и, глядя на то, как он ест свой сэндвич, спросила себя, отчего мы не проделывали это чаще.
– Не Мартина ли Джоя я видел выходящим из конторы? – поинтересовался он, небрежно взмахнув рукой в сторону Бургесс-корта.
Я коротко кивнула, чувствуя, как обида кольнула меня в сердце. Пора уже мне поумнеть, а не думать, будто Тому тоже приятно мое общество само по себе. Он пришел, чтобы услышать последние сплетни. Я устроилась на скамье поудобнее и насторожилась. В чем Тому нельзя было отказать, так это в амбициях. Он сам мне об этом говорил: мы с ним устроили соревнование – кто первым заполучит шелковую мантию. И я не знала, как далеко он готов зайти, чтобы победить.
– Он отправился в полицейский участок, – сказала я.
– Я слышал, он обратился за помощью к Мэттью Кларксону. Тот непременно вытащит его, – с небрежной уверенностью заявил Том.
Несмотря на мотивы Тома, которыми он руководствовался, устраивая наш якобы импровизированный перерыв на обед, несмотря на явное любопытство, проявленное им к Мартину Джою, его слова приободрили меня. Ему ведь вовсе не обязательно было обещать мне, что все будет в порядке.
– Ты сегодня выступаешь в суде?
Я покачала головой.
– Тогда тебе лучше отправиться домой.
– Я не могу пойти домой, – возразила я, вспомнив груду дел у себя на столе.
Том пожал плечами.
– В индивидуальной трудовой деятельности немного плюсов. Так что ты преспокойно можешь воспользоваться одним из них.
Скептик во мне подумал о дополнительной работе, свалившейся на Тома: папка, которую Пол держал в руках сегодня утром, и, вне всякого сомнения, прочие бесчисленные заявления, предписания и обеспечительные постановления, с которыми, по мнению нашего старшего клерка, я не справилась бы. Так что не стоило удивляться тому, что он предлагал мне выступить в роли прогульщицы.
– Ступай домой, – повторил Том, и я, вспомнив о том, что мой ежедневник пуст – впервые за много недель у меня не было назначено ни одного выступления в суде, – решила отбросить всякую осторожность и провести остаток дня в постели.
Я честно собиралась пойти домой и потому зашагала вниз по Кингсуэй до своей автобусной остановки, чтобы подождать автобус номер 19, идущий на север, но, увидев автобус, идущий на юг, обнаружила, что перехожу дорогу, чтобы сесть в него.
Нервы у меня зазвенели, как натянутые струны, когда на меня снизошло осознание того, что я затеваю очередную авантюру. Сидя на обтянутом грубой материей сиденье, я захотела стать невидимкой, но в полупустом автобусе чувствовала себя уязвимой, словно весь мир наблюдал за мной.
Автобус катил на юг, до конечного пункта своего назначения, мимо мягкого сверкания огней «Ритца», патрицианской роскоши Найтсбриджа, вниз по Слоун-стрит в сторону Челси. Я предположила, какая остановка окажется ближайшей к дому Донны, и неуверенно нажала кнопку звонка, когда мы приблизились к низовьям Кингс-роуд.
День снова выдался пасмурным и неприветливым, а серые тучи и мелкий дождь напомнили мне о той ночи, когда я была здесь в последний раз. Я потуже затянула пояс на талии, так что у меня возникло ощущение, будто я надела корсет, и свернула за угол, на улицу Донны. Мне сразу же бросилась в глаза суета в ее доме. Я осторожно двинулась вперед, и ноги сами привели меня к тому самому пабу, откуда я наблюдала за ее жилищем неделей раньше.
Я чувствовала себя слишком уязвимой, чтобы наблюдать за происходящим с улицы, и потому вошла внутрь. Теплый воздух, пропитанный запахом хмеля, накрыл меня с головой, словно одеялом, согревая после сырого и холодного дня снаружи. Паб был почти пуст, хотя ничего удивительного в этом не было. В конце концов, сейчас полдень понедельника. Как мне представляется, в Челси немного алкоголиков, и, хотя здесь подавали ленч, толпа уже рассосалась, оставив после себя пустые бокалы да недоеденный гамбургер на тарелке, единственные свидетельства недавнего столпотворения.
А вот мне нужно было выпить. Симпатичная брюнетка, протиравшая забрызганную пивом стойку бара, подняла голову и поинтересовалась, что мне нужно, когда я подошла к ней.
Вопрос этот был вполне дружелюбным, и она наверняка задала его уже дюжину раз сегодня, но мне он показался обвинением. Что вам нужно? Что вы здесь делаете? Особенно учитывая то, что я не могла ответить на него даже самой себе.
Я попросила водку с тоником и дрожащей рукой протянула через стойку десятифунтовую банкноту. У окна стояло несколько столиков, и я подошла к тому из них, с которого открывался наилучший вид на дом Донны. Столик был тем же самым, что служил мне наблюдательным постом и на прошлой неделе, и, садясь за него, я отчетливо вспомнила, как проделывала это в минувший понедельник.
Я вспомнила розовое пальто Донны, входившей в дом, и темное пятно руки Мартина, лежавшей у нее на ягодицах, когда он легонько подтолкнул ее внутрь.
Я легко могла представить себе тень у окна, стройный силуэт Донны, опускающей жалюзи, и плоские полоски теплого золотистого света, просачивающиеся в щели между планками.
В ту ночь дом показался мне импозантным и мирным, но сегодня, наблюдая за ним, я вдруг поняла, что он выглядит оскверненным. Я видела экспертов-криминалистов в их ослепительно-белых комбинезонах, детективов в дешевых костюмах и свору фотографов и репортеров. Со своего места мне были видны фургоны телекомпаний, машины с полицейскими собаками и зеваки, которых пытался удержать на положенном расстоянии офицер, едва выпустившийся из Хендона. Бело-синей ленты, которой полицейские обычно огораживают место преступления, нигде не было видно, и мне пришло в голову, что я смотрю детективный сериал с выключенным звуком. Я посмотрела их достаточно, чтобы представить, что происходит внутри: там ползают на коленях эксперты следственно-оперативной группы, осматривая ковры и пол в поисках крови, слюны и волокон ткани. Есть там щипчики и прозрачные пакеты для сбора улик, равно как и участки, обработанные на предмет отпечатков пальцев и кожных клеток, ведь полицейские уже начали составлять картину того, что могло произойти с Донной Джой. И сцена, которая разворачивалась у меня на глазах, со всей очевидностью свидетельствовала, что полицейские не думают, будто она пропала. Они считают, что ее убили.
