Лошади пробуждают в человеческой психике совершенно неописуемые чувства, некую странную смесь восторга и покоя. От одного взгляда на изображение лошади на стене музея или пещеры у человека может замереть сердце. Присутствие коней в нашей жизни придает миру величие, даже если нам удается увидеть их лишь издалека. Когда Служба национальных парков США решила переселить часть лошадей с охраняемых речных берегов в обнищавший Озарк, горцы запротестовали. Сами кони не представляли собой ничего особенного, и, по всей видимости, они сумели найти дорогу в национальный парк, будучи брошенными фермерами в худшие дни депрессии 1930-х годов. Эти животные ничем не отличались от тех, которые стояли у местных жителей в конюшнях и паслись на пастбищах. И тем не менее многие из них хотели, чтобы лошадей оставили в покое. Их присутствие утешало людей.
«Пока на воле ходят дикие кони, у нас еще остается надежда», – сказал один из них.
[44]
Быть может, в этом и заключен весь смысл изображений лошадей, сделанных художниками ледникового периода: кони символизировали надежду.
И просто составляли нам компанию. Но где же кроются корни такого сотрудничества?
2
В стране Бутча Кэссиди
Если ты хочешь ощутить эволюцию современной лошади, возьми коня за щетку волос над копытом и почувствуешь остатки тех пальцев, которые были на ногах его предков.
Однажды, когда я еще жила в Вайоминге, Филлис Притор отвезла меня в своем мощном красном, как пожарная машина, пикапе, укомплектованном американским флагом и пистолетом с изображением гремучей змеи, наверх, на плато Поулкэт-Бенч. День уже клонился к вечеру, и по дороге наверх мы миновали вереницу нефтяников, простых работяг, возвращавшихся с промысла в город.
В этом краю много нефти. Задолго до того, как примерно 66 млн лет назад начали расти Скалистые горы, территорию современного Вайоминга покрывали моря,
[46] то наступавшие на сушу, то откатывавшие обратно; приливы и отливы их определяли дрейф континентов, тектонические события, перемены глобального и местного климата. Господство этих мелководных морей, в которых процветала всякая крупная и мелкая морская живность, привело к тому, что первые разведчики, занимавшиеся поисками нефти в этих высокогорных пустынях, обнаружили слои «сланцев настолько черных, что от них буквально разило океанским отливом»,
[47] если воспользоваться словами неподражаемого Джона Макфи.
[48] Эти древние моря то заливали сушу, то отступали обратно в течение десятков миллионов лет, и поэтому слои горных пород содержат теперь залежи нефти – мертвые, распавшиеся, погребенные, пропеченные внутренним теплом планеты останки морской жизни, превратившейся в сжиженные углеводороды, которые нам удобно транспортировать и сжигать.
В том или ином месте в топливо превращались разные морские организмы, поэтому нефть, добываемая в каждом месторождении, имеет свою сортовую характеристику. Нефть, извлекаемая из недр Поулкэт-Бенч, издает зловоние. Весьма заметное зловоние. Она обогащена серой. Отсюда и слово «поулкэт», которым в Вайоминге называют не хорька, а скунса. Подружка Притор, Нетти Келли, весь день ходившая вместе с нами следом за дикими конями, объяснила, что, когда работавшие здесь нефтяники возвращались домой, «жены первым делом стирали их одежду, потому что от нее нестерпимо воняло». Задыхаясь в облаке пыли, я никак не могла представить древние океаны или болота, раскинувшиеся в этих краях после того, как вымерли обитавшие здесь в огромных количествах доисторические животные (за исключением птиц).
Вечная бейсболка Притор прихлопнула сверху ее недлинные светлые волосы, пряди которых торчали возле ушей. Ее тенниску покрывали многочисленные миниатюрные изображения скачущих лошадей, вперемежку с таким словами, как «дух», «жеребец», «свобода» и «красота», написанными курсивом. Занятая семьей, заготовкой сена и заботами о собственных лошадях, она в последнее время уделяла не слишком много внимания своему блогу «Энни-Полынь» (псевдоним был рожден от ее восхищения оригинальной «Энни – Дикой Лошадью»
[49]), однако кони, пасущиеся на территории ранчо, по-прежнему затрагивают струны ее сердца. Теперь, в середине седьмого десятка, она вспоминает, как в пять лет познакомилась со своей первой лошадкой, которую отец провел для этого прямо в кухню. С тех пор лошадь непрерывно присутствовала в ее жизни. Или две лошади. А то и шесть или семь. (Притор в этом не одинока. Владелец домашней гостиницы типа «ночлег и завтрак», в которой я остановилась, сообщил мне, что приютил одиннадцать верховых лошадей: «но дюжину брать не стал, это уж слишком».)
Мы наблюдали за лошадьми на вершинах Маккуллох (см. илл. 7 на вклейке) и теперь обменивались впечатлениями. Все кони держались на гребне хребта, где прохладный ветерок отгонял от них мух. Представив себе, сколько времени табунщики тратят на то, чтобы уберечь пасущихся лошадей от драки, я попыталась понять, как кони на хребте ладят между собой в столь напряженной ситуации.
