Мия потянулась к ней. Зубы стиснуты. Глаза закрыты. Девушка нащупывала тьму снаружи и тьму внутри. И, сжав в кулаке стилет,
она шагнула
в свою тень
и вышла из тени судьи.
Его тело перекрывало свет Троицы, ослепляющее сияние очерчивало его громоздкий силуэт. И, замахнувшись клинком – клинком, который ее мать прижимала к горлу Скаевы, клинком, который Мистер Добряк подарил ей во мраке, клинком, который не раз спасал ей жизнь как прежде, так и теперь, – Мия вонзила его до рукояти в шею Рема.
Судья прижал руку к нанесенной ею ране, между пальцев брызнул фонтан крови. Мия попятилась, окрашенная алым. Свет по-прежнему опалял. Глаза прищурены. Волосы обрамляют лицо спутанными прядями. Девушка споткнулась и упала.
Рем попятился, меч выпал из его хватки и замерцал на песке. Теперь обе его руки прижимались к шее. Сквозь пальцы артериальными всплесками хлестала кровь. В глазах читалось осознание – она убила меня, о Боже, она убила меня, – сменяющееся гневом. Мужчина повернулся к Мие, протянув руки с согнутыми, как когти, пальцами. Кровь хлынула на свободу, стекая по бочкообразной груди, лицо с волчьими чертами быстро бледнело. Судья легиона люминатов сделал один неуверенный шаг, второй, третий. И упал на колени. Сосредоточив взгляд на девушке, которая отчаянно отползала от него по песку.
Рем издал булькающий звук, свет в его глазах медленно угасал. И, с тяжелым стуком, его труп повалился лицом в грязь, пока последние слабые удары сердца вымачивали землю алым. Как она всегда и мечтала. Как она всегда и хотела.
Мертв.
Эшлин не шевелилась, на ее лице застыл ужас. За спиной Мии собиралось все больше теней, ютясь около своих хозяев у двери гарнизонной башни.
Достопочтенная Мать.
Солис, опирающийся на ее плечо, – побитый и окровавленный.
Тишь – тихий, как могила, – с клинком в кулаке.
Аалея и Паукогубица, поддерживающие между собой Маузера.
Хоть они были ушибленными и ранеными, ни один из ассасинов не был даркином. Никого из них не пугала Троица в руке Эшлин. И, столкнувшись лицом к лицу с пятеркой самых выдающихся убийц в Итрейской республике, девушка поступила так, как поступил бы любой на ее месте – и в бездну жажду возмездия.
Эшлин развернулась и побежала.
Тишь и Духовенство поплелись прочь от башни – никто из них не был в том состоянии, чтобы отправляться в погоню за предательницей. Но как только Троица исчезла дальше по улице, Мия почувствовала, как боль убывает. Она перекатилась на живот, давясь от рвотных позывов. Затем повернулась и поползла к Кассию, царапая землю пальцами. Лорд Клинков свернулся калачиком и держался за грудь с искаженным лицом. Мия тихо забормотала, убрала его окровавленные руки и побледнела от представшего зрелища. Эклипс поскуливала, расхаживая туда-сюда, ее ушки были прижаты к голове. Черные клыки оскалились.
– …Глупое дитя, помоги ему!..
– Я…
– …ПОМОГИ ЕМУ!..
Кассий пытался заговорить. Но не мог даже дышать. Мужчина закашлялся, на его губах выступила липкая алая жидкость, и он крепко сжал руку Мии. Друзилла проковыляла к нему, другие члены Духовенства плотным кольцом окружили своего лорда.
– Вы не можете умереть, – взмолилась Мия. – Вы обещали дать мне ответы!
Кассий скривился от боли, каждый мускул его тела напрягся, спина выгнулась. Он сосредоточил взгляд на Мие, и ее пробрало до самых костей. Что-то первобытное; непреодолимая тяжесть, пронизывающий холод, жуткая, бесконечная ярость. Что-то за пределами голода и тошноты, которые она ощущала в его присутствии. Что-то похожее на тоску. Как расставание возлюбленных. Как ампутация. Как головоломка, ищущая свой последний элемент.
Ей хотелось столько всего спросить. Кто он. Кто она. Знал ли он что-нибудь о тьме в себе и тьме снаружи. Мия была так близка. Она так долго ждала! Вопросы перекатывались по небу, ожидая, когда она их выдохнет, но у девушки сперло дыхание. Кассий поднял багряную руку и прижал ладонь к щеке Мии. Размазывая свою кровь по ее коже. Та была еще теплой, легкие наполнились запахом соли и меди. Мужчина отметил одну щеку, другую, и наконец провел длинную линию вдоль ее губ и подбородка. Он помазал ее; прямо как сделал бы в Зале Надгробных Речей, будь у этого мгновения, этой сказки, другой конец.
Кассий посвятил Мию в Клинки.
А затем, сделав последний вдох, бесшумно, как всегда, Черный Принц ушел из жизни.
Забирая с собой ответы Мии.
Тенистая волчица остановилась и замерла. Подняв голову, наполнила воздух душераздирающим воем. А затем легла в грязь рядом с Кассием, пытаясь облизать его лицо языком, который не чувствовал вкусов. Трогая его руку лапой, которая не могла прикоснуться.
Мистер Добряк молча наблюдал за ней. У него не было глаз, которые могли бы наполниться сочувствием.
С залива дул штормовой ветер, холодный и жестокий. Потрепанные убийцы опустили головы. Мия взяла теплую руку Кассия, чувствуя, как холодеет его кожа.
И прошептала в ветер:
– Услышь меня, Ная. Услышь меня, Мать. Эта плоть – твой пир. Эта кровь – твое вино. Эта жизнь, ее конец, наше подношение тебе.
Вздох.
– Прими его в свои объятия.
Эпилог
Мечелом стоял в своем зале, наблюдая за волнами ливня в Фэрроу.
Уже пробило неночь, его город по большей части был безмолвным, его люди сидели у очагов, в то время как Трелен с Налипсой бушевали снаружи. Леди Океанов и Бурь в последнее время частенько ссорились. Зима выдалась жестокой, близняшки постоянно грызлись друг с другом. Оставалось надеяться, что это будет последняя крупная буря перед третьим рассветом – Мечелом уже видел желтое сияние Шииха за тучами на горизонте, а восход третьего солнца предвещал медленное наступление лета.
Честно говоря, он очень этого ждал. Зимы в Двейме были свирепее, чем где-либо еще в республике. С каждым годом мороз все сильнее бил по его дряблым костям. Он старел. Ему давно стоило бы уйти с должности бары Тридраков, но его дочери вышли замуж за пару идиотов, у которых мускулов было больше, чем мозгов. Мечелому претило дарить коралловую корону любому из зятей. Если бы Землестранница была здесь…
Но нет. Мысли о младшей дочери не приносили ничего хорошего.
То время ушло, и она вместе с ним.
Мечелом отвернулся от залива и поковылял по длинным каменным коридорам своих владений. По пути ему кланялись слуги, опуская взгляд в пол. Над стропилами послышались раскаты грома. Дойдя до своей комнаты, он закрыл дверь и посмотрел на пустую кровать. Думая о жестокости жизни, о том, что муж пережил жену и даже дочь. Старик снял с себя коралловую корону и отложил ее в сторону, кривя губы.
– В последнее время ты слишком тяжелая, – пробормотал он. – И слишком тяжелая на сегодняшний день.
