Она понятия не имела, почему помещение так назвали, но подозревала, что дело отнюдь не в акустике
[58]. В потолке было круглое витражное окно, откидывающее ярко-золотой круг прямо в центр комнаты. Зал был просто огромным, по краям его поглощали тени, хотя Мие показалось, что она увидела там те же спиралевидные узоры на стенах. В воздухе пахло засохшей кровью, потом, маслом и сталью. Манекены, мишени для стрельбы и оборудование для тренировок стояли аккуратными рядами. Посредине пола из черного гранита был высечен достаточно широкий круг, чтобы по его краю могли встать сорок человек. Каждый аколит занял свое место, как было указано, и большинство настроились ждать первого урока в молчании.
Эшлин встала слева от Мии и, продержавшись целых десять секунд, зашептала:
– Отбой после девяти! Можешь в это поверить?
Мия осмотрела зал, прежде чем ответить:
– Тут все равно особо нечего делать после наступления темноты.
Девушка ухмыльнулась.
– О, Корвере… Ты себе даже не представляешь.
– Так почему…
– Вам было сказано ждать в тишине.
По Залу Песен раскатился низкий голос, отражаясь от невидимых стен. Мия не слышала шагов, но прямо за ней из тени возник шахид Солис с сомкнутыми за спиной руками. Когда он прошел мимо, Мия поняла, что вблизи мужчина выглядит даже внушительнее, с такими-то широкими плечами и призрачно-белыми глазами. На нем была мягкая черная мантия, на поясе – все те же пустые ножны. Тем не менее он двигался с бесшумной грацией, словно прислушивался к мелодии, которую не слышал никто другой.
– Клинок Матери должен быть тихим, как звездное сияние на щеке спящего младенца, – сказал он, становясь посредине круга. – Однажды я прятался в Великой Читальне Элая на протяжении семи перемен, ожидая, когда явится мое подношение, и даже книги не ведали о моем присутствии
[59]. – Он повернулся к Мие и Эшлин. – А вы, девушки, не можете помолчать и пары секунд.
– Простите, шахид, – поклонилась Эшлин.
– Три подъема по лестнице. Вниз и вверх. Пошла.
Эшлин неуверенно замешкалась. Шахид рассердился, его незрячие глаза будто продырявливали ей череп.
– Значит, шесть подъемов. Число увеличивается вдвое каждый раз, когда мне приходится повторяться.
Эшлин снова поклонилась и извинилась, после чего вышла из зала. Солис повернулся к Мие, бесцветные глаза впились в место над ее плечом. Она заметила, что он не моргает.
– А ты, девочка? Тебе есть что сказать?
Мия хранила молчание.
– Ну? – шахид подошел ближе и навис над ней. – Отвечай мне!
Мия посмотрела в пол и твердо ответила:
– Простите, шахид, но, при всем уважении, я полагаю, что любой мой ответ воспримется как очередное нарушение требуемой тишины, и это лишь усугубит мое наказание.
Губы великана изогнулись в едва заметной улыбке.
– Умный ягненок, да?
– Будь я умной, меня бы не поймали за разговорами, шахид.
– Очень жаль. Больше в тебе нет почти ничего, что заслуживало бы внимания, – Солис указал на лестницу. – Три подъема. Вниз и вверх. Пошла.
Мия поклонилась и молча покинула зал.
Размяв ноги на площадке, она начала бежать, считая количество шагов у себя в голове
[60]. Ей стало любопытно, каким образом Солис сделал вывод о ее внешности – Мия могла дать голову на отсечение, что глаза у него слепые, словно у влюбленного юнца, – но он вел себя так, будто был таким же зрячим, как она. На полпути второго подъема все мысли о шахиде испарились, и она сосредоточилась на беге по ступенькам. Достигнув вершины лестницы с ослабшими ногами, Мия снова мысленно поблагодарила своего бывшего учителя за все городские лестницы, по которым он заставлял ее бегать в качестве наказания. Она почти пожалела, что не проявляла непослушание чаще.
Эшлин (которую Мия обогнала на последних пятнадцати метрах) добралась наверх вся мокрая от пота и заговорщицки подмигнула, прежде чем согнуться пополам, чтобы отдышаться.
– Прости, Корвере, – пропыхтела она. – Отец предупреждал меня о Солисе. Нужно было думать головой.
– Ничего страшного, – улыбнулась Мия.
– Поживем – увидим. Мне осталось еще три подъема, – Эшлин ухмыльнулась. – Увидимся позже.
Мия уперлась руками в бока и направилась к залу. Она вернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как подпевала Джессамины – высокий итреец с кулаками-кувалдами – ступает в круг с шахидом Солисом. Шестеро других аколитов, включая Джессамину, бледного юношу, который представился как Тишь, и девушку с клеймом рабыни, сидели на полу, не покидая своих мест в круге – взмокшие от пота, они тяжело дышали. У всех шла кровь из маленьких порезов на щеках.
Солис стоял в середине кольца. Мия увидела, что он снял темную робу, и под ней оказался наряд из податливой золотисто-коричневой кожи. Одно его предплечье покрывала ниточка мелких шрамов, всего тридцать шесть. Он по-прежнему носил пустые ножны, но теперь вооружился обоюдоострым гладиусом – идеальным мечом для ближнего боя.
Из темноты выкатили десятки стеллажей с любым видом оружия, какое Мия только могла представить. Мечи и ножи, молоты и булавы… Зубы Пасти – даже стеллаж с чертовыми секирами! Все простое, неукрашенное, а еще восхитительно, абсолютно смертельное.
Слепой взгляд шахида сосредоточился на полу.
– Как тебя зовут, мальчик?
Бандитского вида итрееец ответил поклоном.
– Диамо, шахид.
– И ты разбираешь в песне клинков, малыш Диамо?
– Знаю пару мелодий.
– Так спой мне.
Пока Мия занимала свое место в круге, Диамо рассматривал стеллажи с оружием. Он выбрал длинный меч, с добрых полтора метра в длину, и сталь шумно рассекла воздух, когда он попробовал замахнуться им. Мия одобрительно кивнула про себя. Юноша выбрал хорошее оружие против короткого меча Солиса, так что основы он точно знал. Дополнительная длина даст ему место для игры.
Диамо встал в защитную позицию перед Солисом и опять поклонился. Шахид стоял с опущенным мечом и склоненной головой, будто бы и не был готов к бою.
– Что-то я не слышу твоего пения, мальчик.
