– Моя милая, – просюсюкал Сантино. – Боюсь, через минуту ты будешь уже не такой милой.
Он обхватил ее голову обеими руками, чтобы не дергалась. Мия со свистом выдохнула сквозь зубы. Внутри нее не было ничего, кроме ярости. Если это ее конец, она не станет молить о пощаде.
«Никогда не отводи взгляд. Никогда не бойся. И никогда, никогда не забывай».
– Расскажи нам, где ты была сегодня вечером, – прорычал Микелетто. – До того, как прибыла в Годсгрейв.
– Иди на хуй!
– Где ты была до прибытия в Годсгрейв?! – проорал исповедник.
Теперь кочерга находилась в нескольких миллиметрах. И уже опаляла. Мию затошнило, пот жалил глаза. Она посмотрела на Микелетто. Губы исказились в оскале. И Мия яростно прошептала:
– Иди. На хуй.
Брат покачал головой.
И, сухо улыбнувшись, поднес кочергу к ее глазу.
– Довольно.
Внезапно улыбка сошла с лица брата. Хватка на голове Мии ослабла. Оба исповедника выпрямились по стойке смирно. Брат Микелетто сделал шаг в сторону, открыв вид на человека в плаще, стоящего в проходе.
Мия заметила длинные смоляные волосы. Бездонные черные глаза. Одинаковые клинки на поясе.
Идеально прост.
Идеально смертоносен.
В ее животе возникло грязное, тошнотворное ощущение. Мистер Добряк затрепетал, а тьма вокруг них стекла к полу. И тогда из теней раздался низкий громоподобный рык.
Волчий рык.
– Оставьте нас, – приказал Кассий.
– Да, лорд, – ответили Микелетто и Сантино.
Мужчины низко поклонились и, слабо кивнув Мие, быстро вышли из комнаты. Ее живот внезапно сжался от страха, когда лорд Кассий шагнул в камеру. Мистер Добряк съежился в черноте у ее ног. Лорд Клинков встал перед Мией, сцепив руки. Длинные угольно-черные локоны шевелились, будто от невидимого ветерка. Его кожа была цвета чистейшего алебастра. Голос – как мед и кровь.
– Браво, аколит. Мое почтение.
– …Лорд Кассий?
Мия осмотрелась. Невзирая на тошноту, невзирая на приступ паники и радости, который она ощутила в его присутствии, она начала догадываться.
Облегчение. Злость. Огорчение.
– Проверка, – выдохнула она.
– Необходимая, – ответил Кассий. – После того, как ты узнала о Кровавой Тропе. Помимо навыков обращения со сталью, ядом и плотью, есть одна добродетель, которая должна быть присуща каждому последователю Красной Церкви. Мы должны увериться, что вы обладаете ею в полной мере.
Мия посмотрела в глаза Черному Принцу. Ее руки задрожали.
– Преданность, – прошептала она.
Кассий кивнул.
– Красная Церковь гордится своей репутацией. Ни один договор, на который когда-либо соглашалась эта конгрегация, не остался невыполненным. Ни один последователь никогда не открывал тайну тем, кто на нас охотится. Каждый год мы приводим новые лица в паству, вытачиваем из вас лезвия необходимой остроты. Но какими бы наточенными они ни выглядели, некоторые клинки попросту сделаны из стекла.
– Стекла?
– Осколок стекла может перерезать человеку горло. Пронзить сердце насквозь. Вскрыть запястья до кости. Но надави им не в том месте, и стекло разобьется. А железо – нет.
Его бледные губы растянулись в слабой улыбке, рука Кассия потянулась к клинку на талии.
– После неудачного покушения на жизнь консула Скаевы кардинал Дуомо объявил уничтожение Красной Церкви священным мандатом. Судья Рем и его люминаты охотятся на нас на каждом углу республики. В нашем распоряжении – сила ашкахского колдовства. Часовни в каждом метрополисе. Если один из наших последователей попадет во вражеские руки, мы должны быть уверены, что он не разобьется. Посему…
Кассий кивнул на соседние камеры, его плащ зашуршал при движении. Страх Мистера Добряка въедался в желудок Мии, тени бесновались на полу. Она подняла голову, когда по коридору эхом пронесся очередной крик. С трудом сглотнув, Мия попыталась обрести дар речи.
– Значит, испытание шахида Аалеи было просто уловкой?
– О, нет. Аколит, который расскажет ей лучший секрет, по-прежнему окончит Зал Масок победителем. Не сомневайся, всех вас еще не раз отправят в этот город, чтобы найти их. Мы просто воспользовались шансом, чтобы прощупать почву, так сказать.
– А остальные аколиты, прибывшие в Годсгрейв? Их вы тоже проверяете?
– Мы всех проверяем.
– …Кто-нибудь сломался?
– Кто-то всегда ломается.
Мужчина всмотрелся в глаза Мии. Возможно, ожидая какого-то упрека.
Мия хранила молчание, встретившись с его бездонным взглядом и борясь с тошнотой в животе. Во рту по-прежнему был жирный привкус желчи, руки так сильно дрожали, что пришлось крепко схватиться за стул, чтобы это скрыть. Что такого было в этом мужчине, что действовало на нее подобном образом? Может, дело в том, что они похожи? Тьма в нем взывала к тьме в ней?
Она услышала мягкие пружинистые шаги позади себя. Низкий волчий рык.
«Эклипс…»
– Вы первый даркин, которого я повстречала, – наконец сказала Мия. – с которым я когда-либо говорила.
– Быть может, и последний, – ответил он. – До твоего посвящения еще много неночей. И если ты думаешь, что наша связь каким-то образом поможет тебе добиться расположения в залах Матери, ты сильно ошибаешься.
Глаза Черного Принца источали смертельный холод. Его красота была еще холоднее. Мия чувствовала тенистую волчицу позади себя, подступающую все ближе. Мистер Добряк надулся в ее тени и зашипел, и тогда из камней у ее ног зазвучал тихий смех. Вопрос почти физически царапал язык, пока она его не озвучила; тоненький шепот повис в воздухе, как дым.
– Кто мы такие?
– А ты как думаешь?
– Меркурио, Друзилла… – Мия сглотнула. – Они говорят, что мы избранники Матери.
От смеха Лорда Клинков волоски на ее шее встали дыбом.
– Вот кем ты себя считаешь, маленький даркин? Избранной?
– Я не знаю, чему верить, – просипела она. – Я надеялась, что вы меня научите.
– Чему верить?
– Тому, кто я.
– Не важно, кто ты, – ответил Кассий. – Только то, что ты кто-то. И если ищешь ответ на какую-то глубинную загадку о себе, ищи в другом месте, пока не заслужишь его. В одном, и только в одном, можешь быть уверена. Поскольку в этом, по крайней мере, мы одинаковые.
Желудок Мии сжался, когда Лорд Клинков наклонился ближе и достал нож из рукава. А затем перерезал веревки на ее запястьях.
– Мы с тобой убийцы, – сказал он. – Убийцы – все как один. И каждая смерть от наших рук – молитва. Подношение Матери Священного Убийства. Смерть как помилование. Смерть как предупреждение. Смерть как конец сам по себе. Все это наше, чтобы знать и дарить миру. Волк не жалеет ягненка. Буря не молит усопших о прощении.
