– Что вы себе позволяете? Решили скомпрометировать меня в глазах соседей?
– Сами виноваты. Почему не открыли сразу?
– Я не обязан тратить свое личное время на ваши проблемы, – огрызнулся Синдеев. – Моя квартира – это частная собственность, и я имею полное право не впускать вас.
– Не думаю, – спокойно произнес Гуров.
Не дожидаясь приглашения, он решительным шагом прошел в комнату. Синдеев собрался было возмутиться, но потом передумал и пошел следом за полковником. Оказавшись в гостиной, Лев снова огляделся. На первый взгляд жилище профессора имело вполне респектабельный вид. Дорогая мебель, толстый ковер на полу, модные картины на стенах. Ни тебе колб, ни штативов для проведения опытов. Да еще жирный полосатый кот, вальяжно развалившийся в кресле. Уж хоть бы черный, так нет, классический Васька, подобранный в соседней подворотне. В какой-то степени Гуров был даже разочарован, не таким он представлял себе дом «чокнутого профессора».
– Закончили осмотр или хотите посетить и спальню? – язвительно произнес Синдеев, перехватив внимательный взгляд полковника.
– Обойдусь и гостиной, – невозмутимо ответил тот. – Разрешите присесть?
– А у меня есть выбор?
– Боюсь, что нет.
Гуров выдвинул стул с резной спинкой, развернул его вполоборота к двери и кивком головы указал хозяину квартиры на второй стул:
– Присаживайтесь, профессор, нас ждет долгая беседа.
Синдеев остался стоять, демонстративно скрестив руки на груди. Недовольный тем, что его сон потревожили, кот громко мяукнул и глубже зарылся в подушки.
– Что ж, дело ваше. Хотите стоять – стойте, но на мои вопросы вам ответить придется, – спокойно проговорил Лев.
– Неужели вам показалось мало того допроса, который вы учинили мне в приемной? – возмутился Синдеев. – Это форменное безобразие, и будьте уверены, вам это с рук не сойдет.
– Имя Наталья Рыкова вам о чем-то говорит? – оборвал угрозы профессора Гуров. – А со Светланой Волоцкой вы знакомы?
– Это что-то новенькое, – протянул Синдеев. – Почему я должен знать эти имена? Они тоже работали в моей лаборатории?
– В какой-то степени. – Гуров наблюдал за реакцией профессора и не мог понять, какое впечатление произвели на него имена погибших девушек. – Наталья Рыкова проходила интернатуру в вашей больнице.
– И что, вы считаете, я должен знать всех интернов? Да будет вам известно, к программе интернатуры я имею весьма косвенное отношение, и уж совершенно однозначно в мои обязанности не входит запоминать каждого из них по имени. Еще вопросы?
– Как вам удалось убедить их согласиться?
– Согласиться на что? Постойте, вы думаете, я воспользовался своим служебным положением, чтобы… – Щеки Синдеева залил румянец. – О боже, какой бред! Да как вам только в голову такое пришло!
«Надо же, каков артист, румянец прямо-таки вполлица», – раздраженно подумал Лев, вслух же сказал:
– Простите, но это вам в голову пришел подобный бред, я же имел в виду нечто совершенно иное. Думаю, вы знаете, о чем идет речь.
– Послушайте, я не намерен сидеть здесь и выслушивать оскорбления! – Синдеев вскочил со стула, изображая праведный гнев. – Возможно, мне приходилось сталкиваться с интерном с фамилией Рыкова. Такова моя работа. Но я с ней не знаком в общепринятом понимании этого слова. Мы не распивали чай в больничной столовой, не смотрели вместе кино. Мы вообще ничего не делали вместе. То же самое относится и ко второй названной вами девушке. Простите за откровенность, но мне совершенно некогда крутить шашни с молодыми девицами. Я занят наиважнейшей работой, я пытаюсь спасти людям жизни.
– И на пути к этому стремлению не брезгуете ничем, – закончил за профессора Гуров.
– На что вы намекаете?
– Хотите знать, на что я намекаю? Хорошо.
Гуров сунул руку в нагрудный карман, и Синдеев испуганно отшатнулся. «Решил, что я стану угрожать ему оружием, – догадался Лев. – Погоди, дружок, то, что тебя ожидает, куда страшнее оружия». Вынув конверт, он начал выкладывать снимки жертв на обеденный стол. Синдеев старательно отводил глаза в сторону, но снимки так и притягивали взгляд.
– Не стесняйтесь, профессор, взгляните на дело своих рук. – Голос Гурова звучал вкрадчиво. – Посмотрите, вот это Наталья Рыкова, девушка-интерн, она умерла десять дней назад. Ее тело почти не пострадало, лицо и после смерти удивительно красиво. А это Светлана Волоцкая, продавщица из магазина модной одежды. Ее обнаружили в парке, на скамье. А знаете, кто ее нашел? Местная бомжиха по кличке Мусорка. Бездомная женщина так сокрушалась о смерти молодой девушки. Ей такая смерть показалась ужасной. Бросить мертвое тело возле урны, как пакет с бытовыми отходами.
– Зачем вы все это мне рассказываете? – все еще отводя взгляд, спросил Синдеев. – Меня это никоим образом не касается.
– Надо же, как странно. Бездомную женщину это зрелище потрясло, а вас совершенно не трогает? Как так вышло? Неужели в вашем сердце меньше сострадания, чем в сердце пропойцы с улицы?
– Это не так. Я умею сочувствовать людям, – возразил профессор. – Просто я не понимаю, зачем вы рассказываете все это мне?
– Подождите, это еще не все. – Гуров выложил новые снимки. – Взгляните, это все, что осталось от Екатерины Митеревой, лаборантки, с которой вы проработали пять лет. Видите, ее ноги объедены рыбами, так как долгое время пробыли в воде. А лицо? Вы видите, что стало с ее лицом? Это птицы. Они выклевали ей глаза, нос, щеки. Да, не забудьте про внутренности. Они склевали все. Кроме сердца. И в этом наша удача.
– Прекратите! – простонал Синдеев, закрывая глаза ладонями.
– Уже скоро, – пообещал Лев. – Это последние снимки. Жаль, не могу назвать имени, девушка до сих пор числится в неопознанных трупах. Ей досталось больше всех. Знаете, где обнаружили тело? Полагаю, знаете. Фрунзенская набережная, там такой крутой склон. Наверное, вы думали, что ее еще долго не найдут. Но вы не учли собак. Стая бездомных собак, вот кто ее нашел. И знаете, что они сделали с ее телом? Они его съели. Позавтракали, или поужинали, или сделали и то и другое. Взгляните на нее, профессор, она ведь вам не чужая.
Гуров насильно оторвал руки от лица Синдеева и заставил взглянуть на снимки. Сначала тот попытался зажмуриться, но так уж устроена психология человека, что любопытство всегда берет верх. И он открыл-таки глаза, а взглянув на фото, уже не смог отвернуться. Лицо его стало белым как полотно, губы скривила жалкая гримаса.
– Это ужасно, ужасно! – прошептал он. – Этого не должно было случиться. Не должно было. Все должно было быть совсем иначе.
Гуров замер. «Только не спугни его, – мысленно заклинал он сам себя. – Не спеши, пусть осознает весь ужас совершенного. Дождись нужного момента – и только тогда добивай». А Синдеев все смотрел на изуродованные тела и бормотал что-то совершенно невнятное:
