В больничном коридоре он столкнулся с родителями Зои. Ее отец сообщил, что девушка все еще находится в больнице. Врачи говорят, что сердце постепенно придет в норму, но когда это случится, никто не знает. Мать Зои настояла, чтобы полковник навестил девушку, Зоя хотела лично поблагодарить его за спасение. Гуров, как мог, отнекивался, ссылаясь на сильную занятость, но родители Зои ничего не хотели слушать, и он понял, что легче согласиться, чем тратить время на борьбу с ними.
Войдя в палату, Лев поздоровался и вежливо спросил:
– Как себя чувствуете, Зоя?
– Полной дурой, – улыбнулась девушка. – Это же надо было так ошибиться в человеке! И о чем я только думала?
– Не переживайте насчет своей ошибки. Нет ничего плохого в том, что вы молоды и неопытны. Возможно, этот случай пойдет вам на пользу и вы станете прислушиваться к советам родителей.
– Говорите прямо как мой отец. – Зоя снова улыбнулась. – Но тут я с вами соглашусь. Послушайся я маму, не лежала бы сейчас на больничной койке. Только я не это хотела услышать.
– Хотите узнать, что теперь будет с профессором? – догадался Гуров.
– Его посадят в тюрьму?
– Возможно.
– Папа сказал, что его могут признать невменяемым. Это правда? И разве это справедливо? Папа сказал, он убил несколько девушек. Молодых девушек, которым предстояло долгие годы жить и радоваться жизни.
– Судебный психиатр еще не дал заключения, – уклонился от прямого ответа Гуров. Мысль о том, что профессора признают невменяемым и освободят от ответственности, нравилась ему не больше, чем Зое, но закон есть закон.
– Когда узнаете, скажете мне? Не бойтесь, я не собираюсь ему мстить. Просто хочу знать.
– Следите за прессой, – посоветовал Лев. – Дело резонансное, журналисты наверняка своего не упустят.
– Они и ко мне могут заявиться? – растерялась Зоя.
– Ваши родители сумеют вас защитить. Я уверен, с вами все будет в порядке.
Гуров наскоро попрощался и, покинув палату Зои, отправился к Стасу. Войдя в палату, он удивленно присвистнул.
– Ничего себе, собрание! Сегодня что, день славянского вече?
В палате буквально яблоку негде было упасть. Вдоль стены на узкой кушетке рядком уселись капитан Черников и все четыре опера из его группы. Ближе к умывальнику прямо на полу сидел лейтенант Зубарев. На подоконнике примостился патологоанатом Серега Юрков, а рядом с ним старший лейтенант Гелашвили. Капитан Васин сидел отдельно от разношерстной компании на трехногом табурете. У изголовья постели расположился доктор Натан Гайдин, а в центре всего «веселья» возвышалась фигура полковника Крячко. Он подоткнул под спину целую гору подушек и обводил комнату довольным взглядом.
– Здорово, Лева, проходи, гостем будешь. Да не смущайся ты, мы не собираемся проводить партсобрание.
– Кто-нибудь объяснит мне, что здесь происходит? – ошарашенный пышным сборищем, потребовал ответа Гуров.
– А что? – хохотнул Стас. – Люди пожелали выразить мне соболезнования, только и всего.
– Все разом? Случайно?
– Почему нет? Ведь я же герой, разве не так? Рискуя жизнью, преследовал преступника, тебя от неминуемой смерти спас, – продолжал подтрунивать Станислав. – Может, мне даже орден дадут. А героев принято чествовать.
– Допустим, насчет героя ты не преувеличиваешь. Если бы не нарушил приказ и остался в машине, может, и я бы сейчас здесь не стоял, – согласился Гуров. – Но поверить в то, что все эти люди совершенно случайно оказались в твоей палате?..
– Ладно, не случайно, – признался Крячко. – Просто мне вдруг стало одиноко. И до жути захотелось узнать, как продвигается дело профессора Синдеева. В конце концов, я имею полное право знать подробности. Я ведь по его вине здесь валяюсь. Короче, мне захотелось узнать подробности, а ты не шел. Вот я и позвонил кое-кому из тех, кто мог удовлетворить мое любопытство. Видимо, слова о тоске и одиночестве больного они восприняли слишком близко к сердцу и решили навестить меня, несчастного. Но то, что приперлись все одновременно, в этом моей вины нет. Честно!
К концу монолога в палате стоял такой хохот, что Крячко пришлось кричать, чтобы перекрыть этот шум.
– Странно, что ты генерала сюда не притащил, – смеясь, проговорил Лев, – а то бы полный комплект собрал.
– Мы тут обсуждали, что станет с проектом Синдеева, – перевел разговор на интересующую его тему доктор Гайдин. – Между прочим, в его записях есть рациональное зерно. Я почитал на досуге и должен отметить если бы не обстоятельства, я бы первым признал профессора Синдеева гением.
– Это как понимать? – удивился Гуров.
– Его работа, – пояснил Гайдин. – Все выкладки говорят о том, что метод должен сработать. И результаты обследования той девушки, что ваш человек к нам доставил, это подтверждают. Думаю, еще немного, и он воплотил бы свою идею в жизнь. Жаль, что ему не хватило терпения подождать официального разрешения.
– Хочешь сказать, его работа может произвести революцию в области кардиологии? – задал вопрос Юрков.
– Наверняка, – подтвердил Гайдин.
– Вообще-то этот вопрос решается, – признался Лев. – Делом профессора Синдеева заинтересовалась комиссия, выдающая разрешение на клиническую апробацию экспериментальных медикаментов. Конечно, сейчас еще рано говорить о том, будут ли проводиться испытания на добровольцах, но то, что работу Синдеева изучат всесторонне и в кратчайшие сроки, это точно. На этом же настаивает и адвокат Синдеева. Наверное, хочет сыграть на значимости проекта для человечества перед судом присяжных. Больше-то ему зацепиться не за что.
– Думаешь, его признают вменяемым? – Вопрос задал Крячко, но ответ интересовал каждого, кто находился в палате.
– Скорее всего, нет. И дело даже не в том, что при аресте он закатывал глаза, показывая белки. И не в том, что бормотал бессвязную чушь себе под нос. Его поведение до ареста говорит куда больше, – начал объяснять Гуров. – Смерть первой девушки еще можно было классифицировать как непредумышленное убийство. Вторая смерть не подходит даже под эту статью, не говоря уже об остальных. А ситуация с Зоей? Кто в здравом уме поступил бы так, как поступил Синдеев? У него полиция на хвосте, он знает, что по четырем эпизодам возбуждено уголовное дело и он, профессор Синдеев, первый подозреваемый. Почему же не остановился? Почему не прекратил испытывать свой метод на людях? Ответ один: на почве эксперимента у него поехала крыша, и он уже не отличал, где добро, а где зло.
– Это твое мнение или мнение судебного психиатра? – снова спросил Крячко.
– Боюсь, моего мнения никто не спрашивал. Официально он еще не дал заключения, но я успел побеседовать с ним, и в устной форме он сказал именно то, что вы сейчас услышали, – ответил Гуров. – Мне не меньше вашего хочется увидеть профессора на скамье подсудимых, но вряд ли это случится. Скорее всего, его признают невменяемым и отправят на принудительное лечение. А его разработки в области реабилитации сердечных нарушений станут собственностью государства.
