– Это и есть – дед?! – тихо пробормотал Стас. – Да ему и пятидесяти не дашь!
– Доброе утро, молодые люди! – подойдя к ним, сдержанно улыбнулся старик, блеснув неплохо сохранившимися зубами. – Да, я и есть дед Ефим. Мне уже восемьдесят пять. – Взглянув на Крячко, он чуть развел руками, как бы желая сказать: уж извините, что обманул ваши ожидания.
Ответив на приветствие, опера вкратце изложили причину своего визита. Распахнув калитку, старик пригласил их в свой дом. Сидя за широким столом и отпивая душистый и приятный на вкус травяной взвар с медом, гости осматривали простое, можно даже сказать аскетичное жилище деда Ефима. На стене размеренно тикали еще невесть какого года выпуска часы с кукушкой. Посреди дома высилась большая русская печь с лежанкой, все стены были увешаны пучками трав и кореньев.
– Ну что я вам скажу, гости дорогие? Помочь постараюсь, чем смогу. Я так понимаю, вам про меня много всяких сказок могли нарассказывать, что я чуть ли не волшебник, чуть ли не чудотворец какой… Нет, молодые люди, я знаю травы, кости вправить могу, язвы и раны залечить. Ну а чтобы читать чужие мысли, влиять на погоду и тому подобное – нет, не владею. Хотя… иногда какие-то озарения случаются.
По словам деда Ефима, появилось это после одного давнего происшествия. Еще будучи лесничим, он начал заниматься травами, поскольку часто стала болеть его жена, а лечение в районной больнице ей помогало мало. Уже тогда по всей округе его считали чем-то наподобие знахаря и приходили за лечебными сборами. И вот однажды летом, когда он уже остался один (болезнь жены оказалась слишком тяжелой и запущенной), дед Ефим пошел собирать травы по дальним балкам. В это время внезапно налетела гроза. Молния ударила в дерево, невдалеке от которого он стоял, и часть заряда поразила старика. Он потерял сознание и дня три пролежал в лесу без движения. А когда пришел в себя, то долго не мог понять, где находится и что с ним вообще произошло.
Где-то месяц спустя одна из жительниц Ржачихи привела к нему свою дочь отроческого возраста, которой уже неделю почему-то нездоровилось. Лишь взглянув на девицу, дед Ефим каким-то неведомым образом сразу понял причину ее недуга и без обиняков сказал ее матери, что та беременна. Поскольку женщина в это категорически верить не желала – с чего бы такое диво?! – он посоветовал:
– Об этом спроси своего сожителя, сидельца тюремного.
И только тогда дурище беспросветной стало ясно, что за «отеческую любовь» ее сожитель являл по отношению к своей излишне робкой и смирной падчерице. Негодяя арестовали и посадили на восемь лет. А дед Ефим с той поры приобрел славу ясновидящего. О бабке Щабровой старик был наслышан более чем достаточно. Как-то раз та даже приходила к нему на заимку, чтобы узнать места произрастания, как ее называют в этих местах, гадючьей травы. Старик сразу понял, для чего Волчице нужна эта трава, и спросил ее напрямую:
– Хочешь отравить свою соседку? Зря. Если она умрет, следующей умрешь ты. И всего через неделю – так велено судьбой. А дорогу ко мне отныне забудь!
Испуганная Волчица пулей помчалась домой. Больше они не виделись ни разу. Но деду Ефиму вскоре доложили, что Щаброва в отношении своей соседки вдруг стала необычайно заботливой и предупредительной. Теперь она неустанно хлопотала о том, чтобы прежде ненавидимая ею односельчанка была здорова и благополучна.
– А она что, и в самом деле ведьма? – спросил Станислав.
– Смотря как понимать это слово… – пожал плечами дед Ефим. – Да, она чернокнижница, продавшая душу нечистому, но не колдунья. Нет! Колдовство – это особый дар. А Волчица по жизни – обычная злыдня, за что ее так и прозвали, воображающая себя посвященной. Она для этого, говорят, и по деревьям в черном урочище лазила, целовала гробы шаманов, просила их передать ей свою силу. Для этого и свою внучку растит такой же злыдней.
– У нее есть внучка? – заинтересовался Гуров.
– Да, Глафирой ее зовут. Девчонке восемнадцать, а она еле умеет читать и считать. Родители у Глафирки померли в один день. Вроде бы отравились ядовитыми грибами. Думаю, без Волчицы тут не обошлось – она и дочь не любила, и зятя ненавидела. Щабриха забрала девчонку к себе, когда та училась во втором или третьем классе. И в школу больше не пустила. Кстати, от кого-то я слышал, что последние несколько дней Глафирка то и дело начала бегать в Черное урочище. А еще до этого туда несколько раз бегала сама Волчица. Это балка между гор, заросшая лесом. Там есть заброшенная охотничья заимка. Не туда ли они бегают? Что там может быть?!
– Я все понял! – Стас хлопнул по столу ладонью. – Олег Кирканин скорее всего там.
– Да, возможно… – кивнул дед Ефим. – Но что-то мне подсказывает, что вам вначале нужно совершить то, что вы уже задумали, и только тогда вам будет открыта дорога в Черное урочище. Найти его несложно. Если идти от Ржачихи к Быстрой, то, дойдя до второго ручья, нужно свернуть вправо и идти вдоль его русла. Сегодня, гости дорогие, ох и непростой день будет! Сразу пять человек расстанутся с жизнью… Страшно! Крови прольется много.
– Молодые среди них есть? – чуть ли не в один голос спросили опера.
– Как будто нет… – Старик неподвижно и пристально глядел в одну точку. – Светлых и чистых среди них не вижу. Одна чернь беспросветная…
Поблагодарив его за интересную и весьма полезную беседу, Гуров и Крячко отправились к машине. Развернувшись, «пятерка» покатила в обратном направлении, а хозяин заимки, стоя у ворот, не отрываясь, долго смотрел им вслед. Почти сразу же, как только напарники свернули на дорогу к Ржачихе, где-то в отдалении заурчал мотор, и на дорогу, уже не таясь, вынырнула полноприводная «Мазда». Судя по всему, бандиты решили кончать с играми в «кошки-мышки» и откровенно давали понять, что чужаков отсюда уже не выпустят. Но знали бы они, на кого нарвались!
Прибавив ходу и уже не щадя подвески своего авто, Гуров ринулся под уклон по серпантину дороги. «Мазда» тоже прибавила ходу, но, будучи более высокой, на виражах в скорости «пятерке» проигрывала. Пролетев километра два с половиной, «пятерка» внезапно остановилась, и опера, выскочив из кабины, достали свое оружие. Они развернулись в сторону прыгающей по кочкам «Мазды» и начали стрелять. Но стреляли не в преследователей, а куда-то вверх, по склону сопки, выпустив из своих пистолетов по нескольку пуль в камни, лежащие где-то там, наверху.
Тут же пара-тройка крупных булыжников, покатившись вниз, увлекли с собой еще десятки куда более крупных каменюк, и перед самым носом недоуменно замершей «японки» внезапно вырос, пусть и не самый большой, но все же завал. Сидевшие в ней трое преследователей были вынуждены спешно покинуть кабину и начать расчистку дороги.
А «пятерка» продолжила свой сумасшедший бег по горному серпантину. Не доезжая метров ста до того места, где были найдены остатки венков, опера вновь резко остановились и, вновь десантировавшись из кабины, вскинули свое оружие в сторону вершины горы. Едва там мелькнула чья-то тень, как в ее сторону тут же отправились две пули, сопровождаемые отрывистыми хлопками выстрелов. Еще тень – снова прицельный огонь. Понятное дело, пора-зить из пистолета противника, находящегося, по меньшей мере на стометровой высоте, дело, по сути, безнадежное. Но эффект от стрельбы все же был – никто из находящихся на вершине некоторое время высовываться больше не посмел.
