«А вот это довод, – подумал Бенкендорф, и его пробил холодный пот. – Анна тогда точно прокляла бы всех причастных и просто стоявших рядом. Проклятие берегини это верная смерть. Верная и тяжёлая. А проклятие Круга Макоши страшнее стократно».
Михайло Третий тяжело вздохнул и повернулся в сторону окна, за которым шумел свежей весенней листвой ухоженный дворцовый парк.
– Я с ним, конечно, поговорю и объясню, что ему теперь можно делать, а что нельзя ни при каких условиях. Но и вы, Александр Христофорович, не зевайте. Молодец резкий да быстрый, но нам очень нужный со всех сторон. За ним ни кланов, ни обязательств, ни долгов. Зато ума – палата. И с оружием новым подсобил, и со многим другим. Так что берегите его. Это, в конце концов, и в ваших интересах.
Из кабинета государя Бенкендорф вышел в чрезвычайно растрёпанных чувствах и только успел подумать, что всё хорошо закончилось, когда увидел стоявшую рядом княжну Анну.
– Александр Христофорович? – произнесла девушка мелодичным голосом, в котором для князя отчего-то послышались звуки набатного колокола. – Не будете ли вы так любезны и не уделите мне полчаса вашего внимания?
– Да, великая княжна. – Глава Тайной Канцелярии, от имени которого содрогались даже сильные мира сего, обречённо кивнул и, слегка сутулясь, пошёл за такой хрупкой и внешне совсем беззащитной девушкой.
На этот раз Горыня очнулся совсем не в лучшем состоянии. Тело ломило и крутило, словно по нему прошёлся взвод гренадёров, а во рту образовалась такая сухость, что горло нещадно драло от боли. Но стоило ему открыть глаза, как на лоб легла лёгкая узкая ладонь, и под негромкий, плохо различимый шёпот боль и спазмы стали уходить. Потом в приоткрытый рот полилась такая восхитительно прохладная и чуть солоноватая влага, он вновь отключился и не слышал, как тихо приоткрылась дверь и в комнату, едва слышно шурша юбкой, вошла Анна.
– Как он?
Лиза Дашкова, сидевшая у постели раненого всё время и выходившая, лишь чтобы привести себя в порядок и немного поспать, сделала предупреждающий жест рукой и произнесла шёпотом:
– Заснул. – Затем поднялась со стула и, выйдя в смежную комнату, тяжело прислонилась к стене.
– Э, а давай-ка, Лизонька, ты сейчас пойдёшь и поспишь хотя бы до завтрашнего утра. – И гася возможные отговорки, Анна жёстко добавила: – Я сейчас вызову дворцового лекаря и пригоню сюда хоть полсотни травниц. Всё самое плохое уже миновало, так что к его пробуждению ты должна сиять, как золотая гривна с монетного двора. А то представляешь, что он увидит? Замученную, высохшую и потрёпанную девицу, которая к тому же должна стать его женой!
Выпроводив Лизу, Анна снова вошла в комнату, где лежал Горыня, и присела на стул, долго смотря в его лицо, на котором даже в забытьи были плотно сжаты губы.
Она что-то тихо зашептала, коснулась губами лба раненого, затем потёрла ладони и раскрыла сжатые кулачки прямо над княжичем, и из них словно огоньки просыпалось светящееся облако искристой пыли, которая мгновенно впиталась в тело. Лицо сразу разгладилось, Горыня как-то обмяк и, глубоко вздохнув, повернулся на бок, засунув кулак под подушку.
На следующее утро княжича разбудил звук девичьих голосов, журчавших словно ручей, прямо у кровати. Раскрыв глаза, он чуть приподнял голову и увидел, что лежит на огромной кровати, что в ширину была значительно больше, чем в длину, а сама кровать стоит в большой светлой комнате, с расписными стенами и большим столом в центре, накрытым белой скатертью. От серебряного чайного набора по скатерти разбегались мелкие солнечные зайчики, а над чашками едва заметно вставал парок. Как раз за чаем и сидели пять девиц, негромко что-то обсуждавших. А прислушавшись, Горыня понял, что обсуждают они не что, а кого, а именно его.
– Всё равно будет влезать в разные переделки, – припечатала Анфиса Гагарина. – Я эту породу знаю. У меня и батюшка и три брата старших. Так постоянно кто-то лекарем пользуется, а то и все вместе. – Она негромко фыркнула.
– Да, согласна. Нрав у Горынюшки, конечно, спокойный, но это вовсе не мешает ему участвовать в крайне сомнительных предприятиях. – Катерина Лопухина вздохнула. – А он настоящая шкатулка с секретами. Мне тут от Кропоткина привезли пластину, что не плавится в огне горячей кузни. Не плавится, но и не становится хуже. Хвастается, змей подколодный. А мне бы весьма пригодился сей рецепт. Вон, Любаве никак посох-начертатель драконьего призыва сделать не могу. Горит всё, словно бумага.
Любава, сидевшая напротив Анны, лишь сосредоточенно кивнула, подтверждая слова Кати, и, вопреки своему обычному поведению, молча уткнулась глазами в чашку.
– Ну, не всё так плохо, сударыни. – Лиза Дашкова улыбнулась и обвела присутствующих взглядом. – На Горыне печать нашей Пресветлой Госпожи Макоши и, кстати, метка самой Мары. Так что убить его совсем непросто, хотя, конечно, возможно. Но про печать совсем немногие знают, так что клинок, что был у того бретёра-гишпанца, не только стрелял отравленным облаком ослепляющего зелья, но и сам был смазан ядом Борджиа
[9]. Весьма действенная смесь, но к счастью, не для нашего героя. Обычный человек скончался бы, несмотря на все усилия лекарей, а этот вон, лежит себе, подслушивает… – И, обращаясь уже к Горыне, добавила: – Вставайте, Горыня Григорьевич. Я знаю, что вы уже проснулись и чувствуете себя хорошо.
– Ну, если мне дадут одеться…
– Уж чего мы там не видели-то? – Анфиса притворно всплеснула руками, но Анна, тронув колокольчик на столе, не оборачиваясь на вошедшую прислугу, бросила: «Одежду княжичу». Затем словно сговорившись, девушки одновременно встали и вышли из комнаты, дав Горыне возможность нормально встать и одеться в чёрный повседневный мундир Государевой Канцелярии.
Чего было не отнять у местной медицины, так это скорости восстановления. По сути, никакого послекризисного состояния и долгого лежания в постели. Лекарь держал раненого или больного в состоянии сна всё время лечения и поднимал его лишь тогда, когда пациент был полностью здоров. Так что Горыню не шатало, и двигался он вполне бодро, и, когда вошёл в комнату, где сидели девушки, был вполне готов к разговору.
Но к тому, что его встретят натуральной головомойкой, обвинив за пару минут во всех грехах, готов, конечно, не был. Говорила только Анна, а остальные девушки лишь изображали согласие с её позицией, и когда княжна выдохлась, озвучив последний пункт требований – перевод в Академию наук, Горыня улыбнулся всем пятерым и только сейчас присел в полукресло, стоявшее рядом.
– Пункт первый. Да, мы в общем не чужие друг другу люди, но это не повод устраивать подобный разнос. Пункт второй. Если вы хотите спокойного и покладистого мужа, то искать нужно где-то в другом месте. Ну и третье. Человек, который посоветовал вам устроить подобный спектакль, вам не друг, а как раз наоборот – злейший враг. Потому что сама перспектива вести под венец сразу пятерых меня вообще не прельщает, а даже слегка пугает. И чтобы у вас в голове не закралось никакой шальной мысли, могу прямо сейчас пойти к государю и положить на стол прошение об отставке. Поеду в Южное войско десятником, чего мне никто запретить не сможет. Вы реально думаете, что положение в обществе, звания и награды что-то для меня стоят? Да я в могиле видал ваши светские игрища. И на этом жизнеутверждающем аккорде позвольте откланяться.
