— ЭТО СДЕЛАЛА ОЛИВИЯ ПРЕСТЕЙН. ОНА МНЕ ПРИКАЗАЛА. ОЛИВИЯ ПРЕСТЕЙН. НЕ Я. НЕ ДЕЛАЙ МНЕ БОЛЬНО. ЭТО БЫЛА ОЛИВИЯ ПРЕСТЕЙН.
— Она говорит тебе, кто отдавал ей приказы. Разве не слышишь? Прислушайся к ней своими глазами. Она говорит: Оливия.
ЧТО? ЧТО? ЧТО?
ЧТО? ЧТО? ЧТО?
ЧТО? ЧТО? ЧТО?
ЧТО? ЧТО? ЧТО?
ЧТО? ЧТО? ЧТО?
Сверкающий, как шахматная доска, вопрос Фойла доставлял ему невыносимые страдания.
— Она говорит: Оливия. Оливия Престейн. Оливия Престейн. Оливия Престейн.
Он джонтировал.
Его снова отшвырнуло в кратер под старым собором Святого Патрика. Внезапно нахлынули смятение и отчаяние, и он понял, что пропал. Гулли Фойлу конец. Навсегда. Навеки. Оказывается, ад существует на самом деле, и он в него угодил. Явленные ему в прошлом видения оказались предсмертными конвульсиями поломанной системы восприятия. Что он испытывает сейчас, тем обречен мучиться вечно. Он уже умер. Он знал, что мертв.
Он отказался подчиниться этой вечности.
Он снова послал себя в неведомое.
Горящий Человек джонтировал.
Он очутился в искрящейся мгле.
Звездное скопление, как пригоршня снежинок.
Ливень жидких алмазов.
Крылья бабочек касались его кожи.
Вкус холодного жемчуга во рту.
Его калейдоскопически перемешанные ощущения не помогли определить, где он очутился, но одно он знал: в этом Нигде он бы с радостью остался навсегда.
Привет, Гулли.
— Кто здесь?
Это Робин.
— Робин?
Ты меня знал как Робин Уэнсбери.
— Знал как…
Я теперь Робин Йеовил.
— Не понимаю. Я что, умер?
Нет, Гулли.
— Тогда где я?
Очень, очень далеко от Святого Патрика.
— Но где?
Это долго объяснять, Гулли, а тебе отведено здесь лишь несколько мгновений.
— Почему?
Потому что ты еще не умеешь правильно джонтировать в пространстве-времени. Ты вернешься назад и научишься.
— Но я ведь знаю. Я должен знать. Шеффилд сказал, что я джонтировал на борт «Кочевника», через шестьсот тысяч миль.
То была случайность, милый Гулли. Да, ты воспроизведешь такое перемещение, когда научишься. Но сейчас ты еще не умеешь. Ты не знаешь, как удержаться… как превратить любой вариант Настоящего в реальность. Тебя сейчас отбросит назад в собор Святого Патрика.
— О Робин, я только что вспомнил: у меня дурные вести.
Я знаю, Гулли.
— Твоя мать и сестры мертвы.
Я давно знаю, Гулли.
— Как давно?
Тридцать лет.
— Невозможно.
Возможно. Я же тебе сказала: ты далеко, очень далеко от собора Святого Патрика. Я ждала тебя здесь. Я расскажу тебе, как выбраться из огня, Гулли. Ты послушаешь?
— Так я не умру?
Нет.
— Я слушаю.
У тебя все чувства перепутаны, закорочены. Это скоро пройдет, но пока я не стану показывать тебе ни вправо, ни влево, ни вверх, ни вниз, ибо ты не поймешь. Я тебе расскажу так, чтобы ты сейчас понял.
— Почему ты мне помогаешь после всего, что я с тобой сделал?
Ныне все прощено и забыто
[54], Гулли. Послушай меня. Когда вернешься в С-П, поворачивай, пока не доберешься до самых громких теней. Понял?
— Да.
Иди на шум, пока тебя не начнет глубоко колоть по коже. Потом остановись.
— Потом остановлюсь.
Полуобернись в сжатие и свободное падение. Следуй в ту сторону.
— В ту сторону.
Ты пройдешь через толстый лист света и найдешь за ним вкус хинина. Там перепутана проволока. Дави хинин, пока не увидишь за ним нечто вроде шума молота, падающего на наковальню. Так ты спасешься.
— Робин, откуда ты это знаешь?
Я получила экспертную консультацию, Гулли. Он ощутил смех. Тебя в любой момент может унести в прошлое. Так что Питер и Сол говорят тебе au revoir
[55] и желают удачи. Они здесь. И Джиз Дагенхэм здесь. До встречи и удачи, милый Гулли…
— Это прошлое? А ты в будущем?
Да, Гулли.
— А я там есть? А… Оливия?..
Но тут его закрутило и снова швырнуло вниз, вниз, все вниз по направляющим пространства-времени в жуткую яму Настоящего.
Глава 16
Его перепутанные ощущения расплелись, и он обнаружил, что стоит в Звездной палате замка Престейнов, отделанной золотом и слоновой костью. Зрение снова стало зрением. Он увидел застекленные высокие окна с жалюзи и золотой библиотечный стеллаж с андроидом-библиотекарем на библиотечной лестнице. Слух опять стал слухом, и он услышал, как за письменным столом времен Людовика XV неутомимо отстукивает что-то на ручном мнемографе андроид-секретарь. Вкус снова стал вкусом, и он пригубил коньяк, который ему с поклоном подал робот-бармен.
Он знал, что достиг конечного пункта и теперь стоит перед выбором, которому суждено определить всю дальнейшую жизнь. Он не обращал внимания на врагов. Он смотрел на робота-бармена с выгравированной на лице усмешкой. Классической ирландской усмешкой.
— Спасибо, — сказал ему Фойл.
— Рад вам служить, сэр, — сказал робот и стал ждать следующего заказа.
— Хорошая сегодня погода, — заметил Фойл.
— В любой день всегда где-то да выдастся хорошая погода, — просиял робот.
