Его заметно трясло, он побледнел, лоб блестел от холодной испарины. Уля молча протянула платок.
– И зачем ты повез меня к ней, если она так опасна?
– Я должен был, понимаешь? – Рэм вытер лицо и скомкал ткань в дрожащем кулаке. – К тому же не знал, что она тоже там будет.
– Зачем меня раздели? Она хотела посмотреть татуировку? Что с ней не так?
Уля отодвинула рукав свитера: на первый взгляд веточки остались точно такими же, как были утром. Кожа чуть успокоилась, краснота спала, и от этого рисунок казался бледнее. Словно чернила выцвели на еле заметный тон.
– Я ошибся, – хрипло выдавил Рэм. – Твое время уже пошло. Месяц. Он начался. Тебе лучше поспешить со всем этим.
– Как? – Сердце забилось гулко и больно. – Ты же говорил, есть еще пара дней!
– Прости, я не знаю… Так вышло. Но ты ведь уже научилась. Все же получилось. На дороге. – Он говорил отрывисто и резко, грудь поднималась и опадала в такт тяжелому дыханию. – Ты увидела, что нужно?
«О да, Рэм, о да! – захотелось крикнуть Уле. – Я увидела все и даже больше. Моего брата, который вот уже три года бродит по зарослям вашей чертовой полыни, хотя я собственными глазами наблюдала, как его тело положили в маленький гроб и закидали землей. Я очень хотела это узнать, Рэм! Как ты догадался?»
Но сидевший напротив не вызывал гнева – одну жалость, от которой больно щемило в груди. Некрасивое худое лицо осунулось еще сильнее, а бледность стала отдавать мертвенно-желтым. Рэм и правда не мог больше говорить. Он и так сказал лишнего, за что теперь расплачивался.
Уля решительно встала.
– Да, я разобралась, как это… работает. – Она натянуто улыбнулась. – Я пойду. Спасибо тебе… За все. – И развернулась к выходу, но Рэм успел схватить ее за руку.
– Постой. Мерзкий денек выдался, да? – Он через силу скривил губы. – Мне нужно выпить. Будешь?
Рэм тоскливо смотрел на нее снизу вверх, и Уле, давно уже не получавшей таких предложений, осталось только вздохнуть и опуститься на продавленный диван, который жалобно скрипнул сразу всеми пружинами.
«Лукавый Джим»
– «Лукавый Джим?» – Уля с трудом сдерживала улыбку, но уголки губ все равно подрагивали.
– Именно. – Рэм методично копался в сумке. – «Лукавый Джим».
– Иногда мне кажется, что все это и правда ток-шоу, а ты надо мной издеваешься.
В ответ Рэм неопределенно дернул плечом и продолжил поиски.
Ульяна улыбнулась его сгорбленной спине. Ночь вступала в свои права. После того как Уля рухнула на скрипучую тахту, прошло не меньше часа. Время сделало скачок – вот Рэм зажимает в зубах круглую таблетку, вынутую из нагрудного кармана, вот просит минуту, чтобы перевести дух, а вот уже засыпает буквально на половине слова, неловко откинувшись на спину. Податливая полутьма, нарушаемая одним только светом лампы над террариумом, убаюкала и Улю. Потому она пропустила момент, когда Рэм вздрогнул всем телом и пришел в себя.
– Кажется, я уснул… – Он потер лицо ладонью, удивленно поглядывая на девушку рядом с собой.
– Да, уснул. А до этого предложил мне выпить. – Рядом с ним Уля постоянно чувствовала себя неуместной дурочкой. – И я даже согласилась.
– Это хорошо. – Рэм поднялся, встряхнулся подобно худому уличному псу и бодро зашагал к сумке. – У меня тут как раз оставалось… Сейчас посмотрим.
«На чем же ты сидишь, парень? Что за таблетки такое с тобой делают?» – почти равнодушно думала Уля, наблюдая за его рваными движениями, пока он возился с вещами, что-то бурча себе под нос.
– Итак. – Жестом фокусника Рэм вытащил из сумки початую бутылку виски. – Это Джим.
– Не поверишь. – Теперь Уля смело улыбалась, подстраиваясь под его дурашливый тон. – Но когда-то мы были с ним знакомы. И даже близко. А почему лукавый?
– О, это особый рецепт. – Рэм поставил бутылку на пол у дивана, а сам направился к подоконнику. – У меня тут как раз есть вода и лимон. – Он зашуршал пакетами. – Да, точно есть. Нам везет.
Пока он шагал обратно, чуть покачиваясь, с его лица не сходила острая злая улыбка. Так не улыбаются девушке, с которой решили выпить. Так скалится загнанный зверь. Уле захотелось домой. И это желание – безотчетное, всегда возникавшее в момент тревожной опасности, – придало ей горькой уверенности в себе. У нее не было права хотеть домой. У нее даже дома не было. И что может сделать этот худой, загнанный, сломанный на корню чьей-то могущественной волей парень, если самое страшное живет в ней самой?
Рэм протянул стакан, и Ульяна схватила его, сжала в ладони так сильно, что еще немного – и тот бы рассыпался в стеклянную крошку. Темная, остро пахнущая жидкость выплеснулась на донышко, сверху Рэм налил немного воды – она весело зашипела, пузырясь, – и выдавил пару капель лимона.
– Пей, – кивнул он, поднося ко рту точно такой же. – Надо выпить. За твою игру, за то, чтобы этот чертов месяц никогда не заканчивался. – И, не давая Уле вставить ни слова, уничтожил содержимое в два больших глотка.
И пока он замер, переводя дыхание, зажмурившись, напрягая жилы на шее, Уля увидела его таким, какой он был на самом деле. Без напускной бравады, без менторского тона и насмешливо скривленных губ. Совсем еще молодым, чуть ближе к тридцати, чем она сама, но куда дальше, чем ей казалось раньше. Избитым, помятым, больным и очень испуганным. До чертиков, до тошноты, до желания заглушить страх «Лукавым Джимом».
Когда Рэм наконец открыл глаза и встретился с Улей взглядом, то, кажется, сразу понял, что в броне больше нет смысла. Его напряженные плечи расслабились, а морщина между бровями исчезла, будто ее и не было. Он смотрел на Улю, беззвучно говоря: «Ты можешь уйти прямо сейчас, я тебя не держу, я не сумею тебя спасти, научить чему-то стоящему и потому отталкиваю тебя, чтобы не привыкнуть, как привыкают все бродячие собаки, – раз и навсегда, у нас нет времени на привычку, у нас вообще его нет». Уле понадобилась одна секунда глаза в глаза, чтобы прочесть это и принять решение. Она улыбнулась Рэму, поднося ко рту бокал, откуда невыносимо сивушно пахло виски, и сделала первый глоток, потом еще один, и еще, и еще.
Рот обожгло, язык онемел, по гортани пронеслось пламя, обращающее на своем пути все в пепел и золу. Но Уля продолжала пить, не отрывая глаз от Рэма, который стоял над ней, сжимая в ладони пустой стакан.
Она позволила себе закашляться, только допив мерзкое пойло до самого дна. Ее, столько лет не пьющую, голодную и уставшую, скрутило пополам. Все мягко закачалось из стороны в сторону. По щекам побежали слезы. Но тепло, которое толчками распространялось по телу, стоило того. Рэм сел рядом, протягивая многострадальный платок.
– Теперь понимаешь, почему лукавый?
Уля нервно засмеялась и снова зашлась кашлем.
– Черт… – вырвалось у нее.
– Не черти! – Это они выдохнули хором и залились смехом так безудержно, что в стенку постучала Оксана, – робко и почти неслышно, памятуя, видимо, о стычке в коридоре.
