Уля огляделась. Она пришла сюда позже остальных, и ей достался самый маленький участок, поросший жесткой старой травой. Даже обливающаяся потом Надежда набрала уже приличную кучу и теперь засовывала ее в недра мешка. Уля попыталась отойти в сторону, но, как только она потянулась к кусту, ее тут же опрокинули на спину сильным толчком.
– Это мое место! – прошипел ей в лицо мертвенно-бледный парень с грубым шрамом, пересекавшим бровь.
Остальные покосились на них с любопытством, но вмешиваться не стали. Все очень спешили. Это было видно по суетливым движениям, по прерывистому дыханию и тому, как затравленно поднимались от травы их головы, чтобы бросить один стремительный взгляд на горизонт.
Но туман медлил. Давал им фору. И приговоренные к исправительным работам снова бросались на жесткие седые кусты, обрывали листочки и веточки, пихали их в мешки, стараясь не комкать, чтобы трава занимала как можно больше места.
Когда кровь уже вовсю струилась по Улиным рукам, она поняла, что не успеет. А значит, придется вернуться сюда завтра. Может, и послезавтра. Но Рэм был прав: ее месяц на излете. Кто знает, когда ей подвернется третья вещица? И сможет ли Уля сделать ради нее то, что сумел Артем?
Убить кого-то. Даровать ему смерть во имя любви. Последняя загадка сводила с ума. Ульяна пыталась не думать о ней, не прокручивать в голове рифмованную строчку, в которой скрывались два самых страшных, самых безжалостных события, которые только могли случиться с человеком, – смерть… и любовь.
Но служки, ползающие в траве, готовые на все, лишь бы продлить жалкое существование, были наглядным примером того, что ждало Ульяну, стоило ей испугаться и отступить. Если она не сможет этого сделать. Если застрянет тут, собирая чертову траву в чертов мешок.
– Не черти, – шепнула Уля сама себе, представляя, как скривился бы Рэм при виде ее жалких попыток успеть за остальными.
Она выпрямила затекшую спину и встала в полный рост. Горький ветер тут же принялся играть с волосами, остужая вспотевший лоб.
Служки топтались на небольшом возвышении. Узкий пятачок уходил под скос, а внизу начиналась низина, полностью поросшая полынью. Свежая цветущая трава целыми кустами расползалась по земле, призывно зеленея. Только спустись вниз, только протяни руку. И, может быть, успеешь набрать мешок до того, как физрук Денис просвистит отход.
И Уля решилась. Она попятилась в сторону от остальных. Никто не обратил внимания. Все были заняты только травой и пыльными мешками. Ульяна сделала еще несколько осторожных шагов. Под ногами крошилась земля, зимний ботинок вгрызался в нее, оставаясь устойчивым.
Сползая вниз, придерживаясь за крепкие стебли полыни, Уля поверила в успех. Она почти скрылась под откосом, когда те, кто копошился на пятачке, вдруг бросились врассыпную. Мужчина в сером деловом костюме остался лежать на траве. Он подтянул к животу ноги – брюки со стрелками задрались, оголяя худые щиколотки и бурые от грязи носки. Руками же, перепачканными в земле, он рвал траву и засовывал ее в перекошенный рот.
Глаза его уже закатились. Блестящие белки были готовы выскочить из орбит. По подбородку текла слюна и нитями тянулась к траве. А мужчина продолжал жевать зеленые листочки, утробно урча. Из-под засученных рукавов шерстяного пиджака выглядывали смуглые запястья. На одном слабо виднелся контур метки.
– Не жилец, – равнодушно просипела худенькая девица в зеленом комбинезоне, возвращаясь к своему участку земли, на котором почти не осталось полыни.
Мужчина еще хрипел, заталкивая в рот траву, когда и остальные расползлись по сторонам, а Уля все не могла отвести от него взгляд. Такую высшую степень разрушительного безумия она видела впервые. Респектабельный, в дорогом костюме, с хорошей прической… Что привело его на поле цветущей полыни? Что стало последней каплей?
Толстая завучиха вывела ее из оцепенения. Надежда перешагнула через лежащего на траве, вонзая острый каблук прямо в мужскую ладонь. Тот дернулся, замычал от боли, но подняться уже не смог. Завучиха склонилась над мешком, выпавшим из рук безумца, и заглянула внутрь.
Из своего укрытия, защищенная от чужих взглядов земляным откосом, Ульяна видела, что упавший на землю собрал добрую половину необходимого. Воровато оглядываясь, Надежда принялась пересыпать содержимое в свой мешок.
Но ее заметили.
Со звериным рыком на нее прыгнула худенькая девица в зеленом. От неожиданности Надежда пошатнулась и выронила мешок. Сорванные веточки и листья ворохом полетели на землю. Их тут же принялись сгребать жадные руки. Все, разошедшиеся было по своим местам, сгрудились рядом с упавшим мужчиной. Они давили его, перелезали через тело, цепляясь пальцами за серую шерсть костюма. Они грызлись, пинались, вопили и толкались. Оказалось, что им достаточно одного мгновения, чтобы враз потерять остатки человеческого облика.
Уля зажала рот ладонью и попятилась. Ей нужно было отойти еще немного, буквально три шага в сторону, чтобы край обрыва окончательно спрятал ее. Но Надежда оказалась быстрее.
Она бросилась к Уле, скалясь и рыча. Красная помада размазалась по мелким острым зубкам. Лицо в каплях пота страшно побагровело, трикотаж костюма расползался по швам. Но завучихе было все равно. Оскальзываясь на склоне, она тянулась к Уле.
– Отдай мешок, сучка! Быстро отдай! – В затуманенном полынью и страхом разуме Надежды даже полупустой Улин мешок казался ценной добычей.
Нужно было бежать. Как можно скорее, петляя зайцем. Но ноги приросли к земле. Уле было мерзко и тошно. Густой воздух с трудом проникал в легкие, не насыщая их. Вдруг отчаянно захотелось спать. Свернуться калачиком среди седых кустов. Позволить полыни забрать себя, убаюкать, подарить туману.
Но цепкие потные руки Надежды уже трясли Улю за плечи, мешая расслабленно сдаться.
– Отдай! – вопила завучиха, и слюна срывалась с ее губ.
Это было настолько отвратительно, что даже стало смешно. Уля нервно хихикнула, пытаясь вырваться. Смешок перерос в истеричный хохот.
– Я сказала: отдай мешок, сука! – Завучиха рванула на себя ветхую ткань, и та порвалась, в воздухе заклубилась седая пыль.
– Он пустой, поняла? – победно выкрикнула Уля и со всех сил толкнула женщину назад.
Та взмахнула толстыми руками. Ульяна успела рассмотреть темные влажные пятна под мышками, и это вызвало новый приступ хохота. Тонкие каблуки подломились, Надежда рухнула на землю. Глухой удар головы о камень мигом оборвал Улину истерику.
На пятачке еще продолжали драться, кусаясь и скуля, как свора голодных собак, когда Ульяна осторожно подошла к упавшей на землю женщине. Та смотрела в низкое небо. Безжизненные, пластмассовые глаза блестели в тусклом свете. Лицо не выражало ровным счетом ничего – пустое равнодушие, маска куклы, вылепленная сомнительным мастером. Из-под линии непрокрашенных волос по лбу шла трещина. Из нее вытекала темная густая кровь.
Ее неторопливое движение – вниз по лбу, вдоль измазанной землей щеки, до складок толстой шеи, обходя большую волосатую бородавку, как лава обходит каменные глыбы на своем пути, – было последней каплей.
