Дама в окошке умело вбрасывала на поднос свежие порции омлета, при этом зорко поглядывала за тем, что происходит в столовой.
— Так, девочки! Куда тарелки понесли? С собой только лежачим, а вы сидячие!.. Эй! Красавица! А за собой убрать? Это тебе не ресторан, тут совесть иметь надо!.. Кто компот не брал? Полная кастрюля компота, я его назад не повезу, чтоб выпили мне!..
И все это без злобы, а задорно, с огоньком.
Впереди, в трех беременных от меня, журналистка Александра в наушниках. Не хочет слышать местное радио — повариху, слушает свое.
Я еще раз оглянулась на беременных. Кто-то из них получит квартиру. Интересно, кто? А ведь еще могут кого-то довезти или по срочной забрать прямо в Новый год?
— Всем физкульт-привет!
И немедленно все беременные сморщились и закашлялись, будто каждую обдали ее личным раздражающим запахом, от которого мутит.
Милка.
Сверкая стразами, как утренними звездами, она вошла в столовую и счастливо осмотрелась.
— Яковлевна, привет!
— Здорово, Милка! — повариха обрадовалась, заулыбалась. — Что? Опять пожрать?
— Не, потрындеть охота!
— А, ну, давай-давай…
— Че на обед будет?
— Вона, смотри в меню, не слепая же?
— Ай, лень мне. Я масло заберу, раз никто не ест?
— Забирай, только не тресни! И так, вон, задницу вырастила — скоро убежит.
Журналистка Александра застонала и вышла из очереди. Потянулись к выходу и многие другие беременные, которые не могли слышать этот ужас.
— Какой кошмар! Безобразие! Надо главврачу пожаловаться!
Милка с удовлетворением смотрела на организованное ею движение масс и почесывала живот.
Мне бы тоже уйти, но тогда я, во-первых, столкнусь с Милкой у входа, а во-вторых, точно останусь без завтрака — без еды, без паечки, без божественного омлета, без манны больничной, без пира во время чумы… Втянув голову в плечи, пригибаясь и не глядя вокруг, я добралась до окошка.
— Так, это кто у меня? — грозно спросила Яковлевна. — Когда поступила?
— Вчера днем.
— Какая палата?
— Тринадцатая.
Яковлевна зависла, цепким взглядом сканируя мою сомнительную личность.
Мне пришлось расправить плечи, как на фото на паспорт, и честно посмотреть в ее румяное лицо.
И… Ох…
Яковлевна была очень толстой. Невероятно, гигантски толстой, слонообразной. Окошко прятало ее, оставляя миру только пухлую руку и три шустрых подбородка. Но теперь у меня была возможность видеть ее всю. Вернее, даже так я видела ее не всю. Тело Яковлевны заканчивалось где-то за рамками траектории взгляда.
Еще она тяжело дышала, посапывая на вдохе и похрипывая на выдохе.
Я забыла, зачем шла.
— Спокуха. Яковлевна, это моя подружка!
И на мое плечо шлепнулась рука в розовом.
— Мы с ней… — Милка наклонилась поближе к окошку, — за квартирой пришли. Понимаешь, да?
— А-а-а, — уважительно сказала Степановна и шмякнула новую порцию омлета. — Ну, так и про меня не забудьте…
— А как про тебя забудешь? Ты, вон, здоровая какая!
— Я те щас! — Яковлевна не зло замахнулась на Милку черпаком. Милка заржала и забрала мой омлет себе.
Следующие пятнадцать минут я провела в компании Милки, омлета, компота и масла с батоном, никуда не уходя. И не потому, что есть можно было только в столовой, а отделаться от Милки не получалось, а просто я не могла оторваться от Большой Яковлевны, и все остальное перестало меня волновать. Господи ты, Боже мой… А как она бегает, а как наклоняется? Если я со своим животом не могу и половины опций толком выполнить, то что в ее жизни происходит? На чем она спит? Где одевается? Есть ли у нее муж, дети, секс? Ну, хорошо, секс… ну, допустим, ей в ее сто лет секс уже не очень нужен, но… где ее человеческая, женская… ну, не знаю… гордость? Вот такую себя терпеть? Как?
— Короче, я все узнала. Пока три претендентки на хату — ты, твоя соседка, которая в наушниках, и эта… Звезда из двенадцатой. «Блатная» с телика. Причем у ей срок уже пришел, там сорок недель, но видно, тянут ее, не дают рожать до Нового года. Я знаешь че решила? Буду к вам ходить и этих двух нервировать, чтобы они быстрей разродились! Как план?
— Милка… А… почему она такая… полная?
— Хто?
— Ну, повариха эта… Яковлевна?
Милка пожала плечами, а потом совершенно легко и естественно развернулась и крикнула:
— Яковлевна! Вот тут подружка моя интересуется, ты чего такая толстая, а?
Я чуть не умерла от стыда, но Яковлевна только удивленно выглянула в окошко, взвесила меня взглядом…
— Щас.
— Щас, — перевела Милка, оборачиваясь. — Ну, так что? Доведем «блатную» до родзала? Я уже все про нее разведала… Как ее там… Инна… Берестова… Не знаешь? Ну, я тоже не знаю, но говорят, что известная. На телике работает. Муж у ей очень крутой, на черной бэхе ездит. Тоже на телике, только в директорах. Короче, там мафия, все куплено, йогурты все время жрет. А я не люблю, когда простой народ угнетают.
Я до сих пор никак не могла прийти в себя после знакомства с Яковлевной. Как же так? Как же так?
Мы остались одни в столовой. И как только последняя беременная покинула поле завтрака, к нам вышла сама Яковлевна.
Это явление нельзя было сравнить со стихийным бедствием — оно все же не несло разрушительной силы ни для чего, кроме моей психики. Но это точно не было обычным появлением человека в поле зрения других людей. Это был какой-то сигнал, знак, иначе она, Яковлевна, просто не могла бы ровно стоять… А я — ровно сидеть, видя ее.
— Ну, че, подружки? Как дела?
— Пучком. Садись. Яковлевна, только стул не поломай…
— Пошла ты…
— Ай, я там была. Там тоже скучно…
Они обе засмеялись, им было весело и хорошо.
— Ну? — Яковлевна воткнулась в меня взглядом. — Че хотела?
— Да нет, что вы…
— Хотела — спрашивай, че?
— Все в порядке, правда!
Милка не выдержала:
— Яковлевна, не слушай ее. Она у меня интеллигентная, не умеет понятно объяснять. Давай, говори, что ты такое жрешь, что тебя так разносит?
— Да ниче не жру, веришь?
— Неа.
— Да говорю — не жру! А ты думаешь, что все повара, типа, жрут и жрут?
— Ну, так да.
— Не, другие жрут, а я — не… Я только иногда, не часто…
— Так чего тогда?
